Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

…Мы сидели с Че в углу террасы, на небольшом диванчике вполоборота друг к другу. Помогал нам вести беседу переводчик-кубинец. Вечера стояли тихие, теплые. Неизвестные мне тропические растения дышали пряными запахами.

Разговор шел неторопливо. Перескакивал с одной темы на другую и снова возвращался к прерванному… Мне было интересно слушать о его детстве, о незнакомой мне Аргентине, о пережитых лишениях, во время странствования по латиноамериканскому континенту, об учебе, чтении книг, о постепенном осознании причин людского горя и страданий и определении своего жизненного призвания. Все, что рассказывал Че Гевара, было для меня не только открытием доселе неизвестного, но и своего рода уроком жизни. Я находил много сходного и созвучного в судьбах нас двоих, рожденных матерями в разных концах земли. Разве не меньше горя и страданий выпало на долю мою и моего поколения, чем на судьбу Че Гевары, его поколения, хотя и в других исторических условиях и жизненных обстоятельствах? А разве природа радости Че и его товарищей от одержанных в жизни побед, достигнутых успехов, не та же, что у меня и моих товарищей? Она одна — гордость за достигнутое на пути к построению нового общества и обретению людьми счастья.

Позиции Че и мои в оценке процессов, происходящих в ту пору в мире, в принципе не расходились, но Гевара стоял на более левых, более радикальных позициях в вопросах революционной практики, чем я. Он полагал, что при определенных условиях всенародное революционное восстание может быть ускорено, когда группа самоотверженных революционных борцов начинает действовать. Вследствие справедливости и притягательности ее идей, лозунгов, акций к этой группе борцов примыкают все новые и новые бойцы, составляющие уже когорты, а затем и легионы. Борьба перерастает в движение, во всенародную революцию, которая и побеждает. Конечно, Че излагал свои мысли не в такой голой схеме, как я преподношу, однако суть была такова.

Мои возражения, основанные на известном ленинском положении о том, что революция может быть успешной, когда в недрах общества созреют необходимые объективные предпосылки, в том числе обострятся классовые противоречия, создадутся субъективные условия, Че принимал, но вместе с тем на первое место выдвигал свой план действий. Уверен, что его срочный отъезд с Кубы и развернутая под его руководством партизанская борьба в Боливии явились плодом долгих и мучительных раздумий над судьбами революции в странах Латинской Америки.

Во второй беседе, когда Че уже было выпито бесчисленное количество чашек кофе и выкурено немало сигар, а мною — чая и папирос, он сказал:

— До меня доходят слухи, что некоторые товарищи в вашей стране считают меня маоистом, приверженцем идей Мао Цзэдуна?

По печальному тону, каким была сказана эта фраза, по опущенной голове я понял, что подобная оценки его взглядов беспокоит Че.

— Да, кое-кто из тех, кто хотел бы «отличиться», используя существующие ныне советско-китайские разногласия, потихоньку, в кулуарах пускают такой слушок. Но поверьте, Эрнесто, что в нашей партии, и пишем народе и особенно у его молодого поколения отношение к вам глубоко почтительное и даже восторженное. Говорю вам об этом искренне!

Мне кажется, что сказанное мною успокоило моего прекрасного собеседника.

Нас покоряло на Кубе радушие, открытость, которые мы повсюду встречали. К взаимному удовлетворению в ходе переговоров были успешно найдены решения назревших вопросов во всех сферах межгосударственных и межпартийных отношений, имеющих не только двустороннее, но и международное значение, что было крайне важно еще и потому, что наша делегация на таком высоком уровне была первой приехавшей на Кубу после известного Карибского кризиса.

Фидель Кастро почти постоянно был с нами. Во время одного из обедов он попросил члена делегации дважды Героя Социалистического Труда А.В. Гиталова рассказать о работе его бригады.

Александр Васильевич:

— Встаю я рано, эдак часов в пять, иду на машинный двор, где стоит техника бригады… — И пауза: он ест поданное блюдо. — Проверяю внимательно каждую машину… — И опять пауза — он продолжает есть. — К половине шестого потихоньку подходят другие члены бригады… — И опять по той же причине пауза.

Подгорный:

— Александр Васильевич, ну что ты тянешь — слова от тебя не дождешься.

Гиталов с сожалением отодвигает свою тарелку и продолжает рассказ. Закончив его, он обратился к Фиделю:

— Товарищ Фидель, не могли бы вы распорядиться, чтобы меня покормили?

Смеялись до упаду. Фидель подошел к Александру Васильевичу, сел рядом с ним и сказал:

— Спасибо за интересный рассказ, а что касается обеда — не волнуйтесь, мы подождем вас.

Визит прошел успешно. Остались некоторые вопросы оборонного порядка, входившие в компетенцию Н.С. Хрущева и Ф. Кастро, они были рассмотрены при их очередной встрече.

Вечером на приеме у нашего посла А. Алексеева поблагодарили руководителей Кубы за братское гостеприимство, а утром в аэропорту пожелали Раулю Кастро, Че Геваре, Освальдо Дортикосу доброго здоровья и новых успехов; сели в самолет и поехали в сторону тропических зарослей; там командир корабля сбавил обороты моторов, из зарослей вышел Фидель Кастро, сел в самолет, и мы полетели. Для членов нашей делегации, кроме Н.В. Подгорного и меня, это была такая неожиданность, что на какое-то время в самолете установилась тишина. Потом она сменилась оживленным разговором, шутками, каждый хотел поближе пообщаться с Фиделем.

Из Гаваны в Москву мы летели без посадки. В одной столице была температура плюс 23°, в другой минус 25°. Пришлось Фиделя «утеплить». Привезли зимние вещи из генеральского походного обмундирования. Переодевшись, Фидель сказал, что он впервые надел шерстяное белье: «Теперь никакие морозы не страшны». Так оно и было. После деловых встреч Хрущева и Кастро Н.С. предложил Фиделю посмотреть Сибирь и там поохотиться.

После этого второго посещения Кастро нашей страны я с ним не встречался, но постоянно интересовался им, делами на братской Кубе. Для меня совершенно очевидно, что народный вождь Фидель Кастро Рус не изменит делу социализма.

…Работа в отделе шла своим чередом. Юрий Владимирович сказал, что отдел нуждается в обновлении кадров. Пришлось с теми, кто «не тянет», расставаться. На очереди был заведующий сектором Монгольской Народной Республики К. Русаков. Однако после ухода Андропова в КГБ Русаков «всплыл». Он втерся и доверие к Брежневу, стал его помощником, а потом секретарем ЦК КПСС. Под стать ему оказался и «мой» выдвиженец О. Рахманинов: отъявленный подхалим, карьерист — правая рука Русакова.