Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

…Как-то в октябрьскую непогоду возвращались мы с Симой из школы. На улице хоть глаз выколи. Во всю мочь хлестал дождь. Прохожих никого, да и время уже к одиннадцати вечера. Распрощавшись разошлись в разные стороны, по домам. Пройдя немного, Сима сначала услышал стоны, а потом увидел лежащую на земле женщину. Она рожала. Сима поднял ее, довел до своей маленькой комнатки, в которой жил с отцом и матерью и где впритык стояли кровать, диван, столик и четыре стула. Женщина благополучно родила мальчика.

После окончания школы Сима работал, затем учился в Мосрыбвтузе, откуда, прервав учебу, добровольно ушел в действующую армию. В тяжелых боях под Ржевом был ранен, во второй раз тяжело, с последующей ампутацией ноги.

Утром одного из сентябрьских дней 1942 года мне позвонила женщина и спросила, есть ли у меня знакомый по фамилии Торбан. Я подтвердил. Она сказала, что он тяжело раненный лежит в Военной академии им. Фрунзе, где развернут госпиталь.

Сима лежал в огромной палате, очевидно бывшем лекционном зале. Когда меня подвели к нему, он спал. Его красивое лицо было неестественно розовым. Я присел у изголовья. В палате раздавались тяжелые стоны. Впервые довелось мне увидеть сразу такое количество искалеченных людей. И впервые война дыхнула на меня тяжкими людскими страданиями, непоправимой бедой моего друга-побратима. Сима проснулся. Увидел меня. Повел взглядом вниз, к своим ногам. И тут я увидел вместо ноги под одеялом пустоту. Я понял. Встал, наклонился. Поцеловал Симу. На губах моих было солоно. Сима плакал…

Жизнелюбие, стойкость, мужество взяли свое. Сима, будучи инвалидом, окончил институт, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, сочетая научную и преподавательскую деятельность с работой секретаря комитета комсомола, а затем парткома института. Был членом бюро Тимирязевского райкома КПСС Москвы. По учебникам Самуила Соломоновича Торбана учатся в техникумах и вузах. То, что совершил в жизни мой друг Торбан, достойно настоящего человека.

В нашем классе учились Вия Штокман и Толя Серебряков. С Толей я дружил неразлучно. Так же неразлучно дружил Толя с Вией. Будучи в старших классах, Толя и в снег, и в ветер провожал Вию из деревни Марфино, через всю тогдашнюю глухомань леса, прилегающего к Останкинскому парку, в село Свиблово, что за селом Ростокино. Это было далеко. Но что поделаешь, любовь пуще неволи.

Толя после окончания школы вскоре был призван в армию, проходил службу недалеко от нашей западной границы, где и встретил Великую Отечественную. Вия после начала войны как немка была выслана на лесоповал в район Хабаровска, а затем переведена на шахту близ Караганды.

Кончилась война. Толя демобилизовался и начал разыскивать Вию. Нашел ее в середине 50-х годов. По просьбе Толи я, будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, обратился к Генеральному прокурору Союза ССР Р.А. Руденко с просьбой разрешить Ливии Александровне Штокман вернуться в Москву. Роман Андреевич выслушал мой рассказ о любви двух сердец, разлученных войной, помог Вие возвратиться в Москву. Вскоре Вия стала носить фамилию Серебрякова.

Война и ссылка не ожесточили моих друзей, не сломили их характеры, а лишь отточили и закалили в них подлинно доброе, человеческое. Толя, несмотря на пенсионный возраст, долго работал, возглавляя большой коллектив. Светлая ему память! Вия на пенсии.

Нашли друг друга после различных перипетий судьбы еще два наших ученика — Катя Крестьянцева и Алик Панков. Катя — это наша «мамочка», обо всех проявлявшая заботу, приходившая на помощь в трудное время. Алик Панков в школе увлекался физикой и химией. Был вдумчивым и рассудительным. Учился он отлично. Став со временем доктором химических наук, полковником, руководил важными исследованиями. Алексей Кузьмич Панков и Екатерина Федоровна Паньшина (Крестьянцева) часто собирали нас, своих школьных друзей, под свое крылышко.

В большую науку пошел и Илья Бурштейн, которому учителя, называя «бездельником», ставили наивысшие оценки. Будучи доктором технических наук, профессором, он занимался научными изысканиями в области высоких энергий.

Внес свой вклад в развитие отечественной авиации и Вася Лебедев, который в школе был чемпионом по авиационному моделированию. Вася (Василий Иванович) мне очень близок своей скромностью, искренним товариществом, теплотой по отношению к людям. Мы с ним вместе немало поработали в разных пионерских лагерях во время студенческих каникул. При всей «застенчивости» Вася никогда не предавал своих убеждений, защищал их право на жизнь.

Умела отстоять свои взгляды и Лиля (Людмила Николаевна) Бабкина — мой верный друг и партнерша по драмкружку. Наша троица — Лиля, Наум Бруславский и я — в водевиле А.П. Чехова «Предложение» гремели по всему району, да что там району… В каких только залах нам не рукоплескали! Лиля любила литературу и стала ее преподавателем в московских и зарубежных высших учебных заведениях. Сколько незабвенных вечеров наша троица провела в останкинских дубравах! Сколько было переговорено, какие только планы не выстраивались в неокрепших в ту пору умах и восторженных душах!

…Летний погожий вечер. Солнце уже скрылось за горизонтом. Все вокруг замирает. Становится тихо. И в этой тишине откуда-то издали льется в своей необъятной широте русская мелодия. Лиля просвещала нас, давая свое толкование музыкальным произведениям. Она серьезно увлекалась музыкой. К слову сказать, Лиля — родная тетка Зои и Александра Космодемьянских, Героев Советского Союза, хотя об этом я ни разу не слышал из ее уст.

Девчата нашего класса — Клава (Клавдия Владимировна) Лясина, Мила (Людмила Дмитриевна) Жмотова — были очень симпатичные. И потому, наверное, быстро выскочили замуж, но, как и все остальные, не покидали наши классные ряды.

Староста нашего 10-го «А» класса Гоша (Игорь Анатольевич) Лейбо — добрый, милый человек, нередко с напускной строгостью на лице. Он был нашим надежным громоотводом — разного рода недозволенные шалости, совершаемые кем-то из нас, он брал на себя, пытался по-хорошему спасти виновника. Гоша любил и знал литературу, имел свои взгляды на литературные произведения. Будучи от природы остроумным человеком, он не щадил никого из нас в своих шутках. Гоша прошел всю войну. За мужество и отвагу отмечен высокими наградами. Мне порой кажется, что Гога — так любя мы его звали, — именно он, сам не замечая того, делал огромное дело: пестовал наш коллектив, сплачивал его, воспитывал в каждом из нас благородное чувство товарищества.

Может быть, никто не вложил в нас свою душу так, как это делала Маша (Мария Семеновна) Мазурова, пионерская вожатая нашего отряда в течение ряда лет. Она училась на два класса старше, чем мы. Жила тоже в Останкино, между его старой и новой частью, ближе к Марьиной роще. Вспоминая прошлое, я разглядываю в Маше те черты, которые должны быть присущи воспитателю пионерии: ребячий задор и здравость мысли, искренность и совестливость, безупречная порядочность, страстность в борьбе, именно в борьбе за справедливость, против пакостей и гадостей, встречающихся на жизненном пути.