Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

Жизнь бросает свой вызов каждому поколению. И очень важно, какова цена ответа на этот вызов. На долю и первого, и второго поколений советского народа выпали «свои» нагрузки и перегрузки разного свойства: социальные, моральные, физические, психологические. И, несмотря на это, наша страна не только выстояла, но и сохранила свой духовный, нравственный потенциал. Сейчас раздается немало упреков и обвинений в адрес этих поколений, шедших-де не тем путем и приведших великую страну в исторический тупик.

Я не могу принять подобные нелепые, исторически несостоятельные обвинения в адрес моего поколения. Жизнь перешагнет через такие крайности в суждениях, все расставит по своим местам. Жаль, что их носители не утруждают себя задуматься (а может, как раз наоборот!) над тем, сколь пагубно они действуют на сознание юных, не обдутых ветром жизни, стремясь разрушить связь поколений, их историческую преемственность. Эти новоявленные «друзья народа» не могут взять в толк ту данную людям природу вещей, что нарушение преемственности поколений, ее разрыв ведет к застою жизни.

Каждому поколению история отводит свое, неповторимое время. Поколению 50-х годов выпало на долю немало радостных и горьких лет, счастливых и трудных дорог. В 50-е годы страна шла хорошим маршем. Выполнялись и перевыполнялись планы экономического и социального развития. Родина не жалела средств на образование, духовное и физическое развитие своей молодой поросли. Комсомол находил свое место в общенародных заботах. И в этом органическом взаимодействии с рабочими, крестьянами, с людьми умственного труда были его сила, авторитет среди широчайших масс молодежи, несмотря на наличие серьезных недостатков в работе многих комсомольских организаций.

ЦК ВЛКСМ, его Бюро и Секретариат, как и другие комитеты ВЛКСМ в республиках, краях и областях, ощущали неудовлетворенность комсомольцев деятельностью своих организаций. Еще в преддверии XX съезда КПСС были предприняты некоторые меры по устранению имеющихся в комсомоле крупных недостатков. И это без всяких натяжек можно и по справедливости нужно отнести и к первым секретарям ЦК ВЛКСМ 50-х годов А.Н. Шелепину и В.Е. Семичастному.

Вспоминая те годы и сопоставляя с временем сегодняшним, можно провести между ними некоторую аналогию. Конечно, исторические аналогии опасны, но аналогия в том смысле, что и тогда, и теперь имели и имеют место крупные преобразования в ВЛКСМ: тогда они повели к укреплению комсомола как творческой силы в социалистическом строительстве, сейчас — к сдаче позиций в идеологических основах, нравственных устоях и социалистических ориентирах, к развалу комсомола.

Сколько горячих сердец, бескорыстных душ, бесконечно преданных своей отчизне, прошло через школу комсомола! Каких государственных, общественных деятелей она воспитала! А сколько талантов в науке, литературе, живописи, музыке, архитектуре, театре, культуре получили в ней творческий заряд и вдохновение! Может быть, когда-нибудь соберутся все выпускники этой школы на страницах одной книги и да станет она хрестоматией для потомков!

После XX съезда КПСС (1956 год) наш народ, партия, а вместе с ними и молодежь, ее коммунистический союз переживали переломный момент.

Мне в числе других товарищей из ЦК ВЛКСМ довелось быть на XX съезде КПСС. Сидящие в зале в своем подавляющем большинстве не знали, что именно сегодня, в этот день, будет доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина. Как обычно делегаты и приглашенные на съезд расселись по своим местам, на трибуну вышел Хрущев и начал говорить. В зале установилась гробовая тишина, люди сидели с опущенными головами. Казалось, что чувство стыда, скорби, недоумения, непонимания овладевало присутствующими.

Приводимые докладчиком факты произвола и беззакония по отношению к тысячам и тысячам ни в чем не повинных людей взывали к совести, к самоанализу, самоуглублению. У убеленных сединами людей в глазах стояли слезы. Нам, молодым, было легче. Перед нами впереди была вся жизнь…

Доклад о культе личности и его последствиях был подобен удару огромной силы, потрясшему самые глубины сознания, и надо было не только устоять, а, вобрав в себя всю силу этого удара, сопрячь его с присущей почти каждому внутренней свободой, и все это обратить на взращивание чувства ответственности за судьбы страны, народа, молодежи, чтобы ничего подобного в истории социалистического отечества никогда не повторилось.

Сидел я, слушал доклад, а в голове проносились картины прошлого.

…Слова «культ личности» я впервые услышал от своей учительницы литературы и русского языка Веры Николаевны Лукашевич, приемной дочери писателя В.Г. Короленко, впитавшей, наверное, от него демократические взгляды и традиции русской интеллигенции и стремившейся посеять их в наших ребячьих душах.

Как-то глубокой осенью поздним вечером я провожал Веру Николаевну из школы до ее дома через пустынный Останкинский парк. Было слякотно, в вечерней черноте подвывал ветер. Она неторопливо рассказывала о годах своей юности, а затем стала говорить: «Коля, вот ты занимаешься комсомольской работой. Нельзя так обожествлять человека, как у нас обожествляют Сталина. Это культ личности. В его руках сосредоточена такая необъятная власть, что могут быть любые деяния со стороны этого человека». Я тогда не понял всей глубины того, что вкладывала в мою мальчишескую голову умудренная жизнью учительница.

Когда слушал Н.С. Хрущева, предстал передо мной и живой Сталин, которого я видел не только высоко стоящим на мавзолее во время праздничных демонстраций на Красной площади, а сравнительно близко.

Мы с мамой в один из ноябрьских вечеров 1932 года поехали из своего далекого Останкино в центр города. Тогда для меня это было целым событием. Вышли на знакомую улицу 25-го Октября, а по ней на Красную площадь к Мавзолею Ленина. Вдруг с разных сторон площади раздались милицейские свистки, площадь оказалась оцепленной людьми в милицейской форме, а из Спасских ворот Кремля вышли какие-то люди, которые что-то несли на плечах. Я побежал и пристроился к процессии. Гроб несли — Сталин, Молотов, Ворошилов и кто-то еще. Никто меня не отгонял, я шел рядом со Сталиным и разглядывал его. Он мне тогда понравился — ладная фигура и добрые глаза. Я проводил эту скорбную процессию до самого входа в клуб ВЦИКа (в здании нынешнего ГУМа на втором этаже был такой клуб). Над Красной площадью вечерело. Было пустынно. Тихо. Позже мы с мамой узнали, что это был гроб с телом Н.С. Аллилуевой, супруги Сталина, а еще позже, что повинен в ее гибели сам Сталин.

Во второй раз сравнительно близко я увидел Сталина тоже при печальных обстоятельствах. Как-то в начале декабря 1934 года по нашей школе разнесся слух о том, что вдоль полотна Октябрьской железной дороги, что проходила недалеко, расставлены красноармейцы. Погода была не очень морозная, и мы — человек десять — пятнадцать — решили сбегать посмотреть, что там происходит. Прибежали. Смотрим, медленно по направлению к Москве движется небольшой состав, состоящий из трех-четырех пассажирских вагонов, в конце которых платформа. Когда поезд приблизился к нам, то мы увидели, что на платформе стоит гроб, а вокруг него группа людей и Сталин. Он курил трубку и кого-то слушал. Платформа медленно прокатила мимо нас. Это везли из Ленинграда гроб с телом С.М. Кирова.