Марк Солонин - Нет блага на войне

Повальное мародерство стало делом настолько привычным и обыденным, что даже в официальном сообщении Главного трофейного управления Красной Армии в общем перечне «военных трофеев» были упомянуты 60 тыс роялей и пианино, 460 тыс радиоприемников, 190 тыс ковров, 940 тыс предметов мебели, 265 тыс настенных и настольных часов. Что же касается часов наручных и карманных, «сбор» которых весной 45-го года приобрел в Красной Армии характер массового помешательства, то количество этих «трофеев» не поддается никакому исчислению…

Воинская дисциплина в известном смысле чрезвычайно схожа с беременностью: она или есть, или её нет. Промежуточное состояние не предусмотрено. И если в армии стало «можно» выбить дверь прикладом, ворваться в дом, содрать с ушей перепуганных женщин золотые сережки, перевернуть все вверх дном в поисках злосчастных часов и выпивки, то уже очень тонкая грань отделяла такие действия от следующих шагов в деле «мщения за поруганную советскую землю». А приказы? Да, приказы были; тех, кто на свою беду попал «под горячую руку», могли сурово наказать. Один из таких случаев красочно описан в автобиографической повести М.М.Корякова (отрывок из которой был процитирован выше). Борьба за дисциплину выглядела так:

«…Солдат стоял перед полковником навытяжку в сдвинутой на затылок черной дамской шляпке, украшенной цветами и фруктами. В карете, которую солдат увез со двора какого-то силезского помещика, лежала желтая свиная туша, а к фонарям были подвязаны задушенные куры.

– Курятины захотел? Свинины? Ты нашим советским пайком недоволен? – кричал полковник и ударял солдата по щеке рукой, затянутой в лайковую перчатку.

– Тебе приказ товарища Сталина от 19 января читали?

– Читали, товарищ полковник, – отвечал солдат, бледнея.

– Приказ командующего фронтом тоже читали?

– Читали, товарищ полковник.

– Так чего же ты, туды-т-твою мать! – рявкнул полковник и посмотрел пьяными, бычьими глазами по сторонам, ища, что бы такое сделать солдату. Взгляд его наткнулся на курицу, болтавшуюся на веревочке у фонаря, и он сорвал одну, хватил за шейку и наотмашь ударил курицей по лицу солдата.

Полковник был пьян. В «виллисе» на сиденье, застланном ковром, лежала пузатая, оплетенная прутьями бутыль. Покачиваясь, широко расставляя ноги, он подошел к «виллису» и, влезая, погрозил солдату:

– Ты у меня будешь уважать приказы товарища Сталина! Я тебя научу!»

Правды ради надо отметить, что этому полковнику крупно повезло – он был пьян, а солдат трезв. С пьяными советскими солдатами в «поверженной Германии» лучше было не связываться. Тот же Коряков (боевой капитан, прошедший всю войну от Москвы до Силезии) пишет:

«На Вильгельмштрассе в Бунцлау я пережил ночь, самую страшную в моей жизни. Ни под бомбежками, – скажем, на Волыни, где в одну ночь снесен был полностью город Сарны, – ни на переднем крае под огнем немецких шестиствольных минометов, – нигде не испытал я такого страха, как тут, в этом мирном немецком квартале… Мы легли спать в десять вечера. Дверные замки были поломаны, к дверям приставили стол, ведра с каменным углем. Не прошло и полчаса, как дверь зашаталась, баррикада поехала… Танкисты… Шестеро. Не одни солдаты, но и офицеры. Пистолеты наружу, за поясами. Ни мало не обращая на меня внимания, протопали вверх по лестнице. Наверху, над потолком, раздались женские крики, плач детишек. В волнении стал я одеваться. Девушка и старики Вюнш умоляли меня не ходить туда: убьют! Минувшей ночью убили офицера городской комендатуры, пытавшегося помешать насилию. Всю ночь мы слушали в страхе крики несчастных женщин, плач детей и топот, топот тяжелых солдатских сапог над головой…»

Личные воспоминания М.Корякова вполне подтверждаются документами немецких военных архивов. Так, 10 февраля 1945 г. на сторону противника перешел капитан Б., командир батальона 510-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. Свой поступок – достаточно неординарный для последних недель войны – он объяснил тем, что застрелил двух своих подчиненных, застигнутых в момент группового изнасилования немецкой девочки, и « не мог более смотреть, как красноармейцы обращаются с гражданским населением». Попавший в плен младший лейтенант из 287-й стрелковой дивизии на допросе показал, что несколько офицеров его части, попытавшихся воспрепятствовать насилию над гражданским населением, были застрелены распаленными красноармейцами. Напротив, капитан Е., командир батальона из состава 4-го гвардейского танкового корпуса 2 февраля 1945 г. застрелил своего подчиненного, который попытался было заступиться за изнасилованную капитаном Е. женщину. В поселке Гермау, занятом частями 91-й гвардейской стрелковой дивизии, советский военный комендант в целях спасения немецких женщин от насилия собрал их в помещении церкви и выставил вооруженную охрану, которой было приказано в случае необходимости стрелять по красноармейцам…

У «нарастающего одичания» Красной Армии была еще одна причина – радикальная смена состава и человеческого «качества» призывного контингента.

Велика Россия, но и она не могла до бесконечности кормить миллионами молодых мужчин прожорливое чудовище многолетней войны. Без малого пять миллионов человек находилось в составе Вооруженных Сил СССР уже к моменту начала войны. По Указу Президиума ВС СССР от 22 июня 1941 г. было мобилизовано 10 млн человек. Затем, по постановлению ГКО от 11 августа 1941 г. – еще 4 миллиона. Осенью 41-го призывали уже родившихся в 1890 г., т. е. пятидесятилетних мужчин. Еще 2 миллиона поступило в армию через т. н. «народное ополчение».

Волны мобилизации 1941 г. поглотили без остатка весь накопленный в предвоенное десятилетие запас обученных, прошедших действительную военную службу резервистов. Но прожорливое чудище требовало все новой и новой крови. С 1 января по 1 марта 1942 г. мобилизовано еще 700 тыс человек… Разумеется, в тылу оставались многие миллионы мужчин, но армия 20 века не могла воевать и побеждать палками и камнями. А для того, чтобы воевать танками, пушками и самолетами, для того, чтобы все эти горы военной техники обеспечить боеприпасами, горючим, запчастями, за спиной одного солдата должны были работать в тылу не менее пяти рабочих и хлеборобов.

Ко второй половине 1944 г, к тому моменту, когда наступающая Красная Армия подошла к границам Германии и ее союзников, в ее рядах практически не осталось комсомольцев-добровольцев, осаждавших военкоматы в июне 41-го. Фраза «прошел всю войну от Буга до Волги и от Волги до Эльбы» – если только она не является дежурным газетным штампом – может быть применима лишь к людям совершенно уникальной судьбы, «родившимся в сорочке»… Пять месяцев в пехоте. Одиннадцать месяцев в танковых войсках. Статистика беспощадно свидетельствует, что после этого очередная единица «личного состава» переходила в разряд безвозвратных (убитые, пропавшие без вести) или санитарных (раненые, больные, обмороженные) потерь. Причем это статистика 43–45 г., в которой не отражены катастрофические потери первого года войны!