Александр Анушкин - Рассказы о старых книгах [Поиски, находки, загадки]

Через какое-то время я работал в отделе редких книг Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Нужно было еще раз просмотреть некоторые детали орнаментального убранства «Евангелия учительного» 1616 г.

Осторожно раскрываю массивный переплет, перелистываю титул и на обороте титула вижу не герб «княжат Соломирицких», как в киевском экземпляре, а герб «княжат Огинских», 14-строчное стихотворение под ним, затем посвящение Богдану Огинскому и Раине Огинской-Волович, подписанное уже не Смотрицким, а членами Вильнюсского братства.

Одинаковый титул, те же дата —1616 г. и место издания — Евья, один и тот же основной текст, такое же оформление, а посвящение иному лицу.

Советуюсь с работниками отдела. Узнаю от них, что в библиотеке имеется четыре экземпляра этой книги.

Просматриваю каждый экземпляр. И всякий раз встречаю сюрприз для себя. Во втором экземпляре — герб «княжат Масальских» и посвящение им, в третьем — герб Ходкевичей и посвящение Анне Ходкевич, княгине Корецкой, в четвертом — герб «панов Воловичей» и посвящение Пелагее Соколовой-Войниной, кастелянше Брестской, урожденной Волович, воеводянке Смоленской.

Выходит, что, считая экземпляр с посвящением Соломирицким, — это пять вариантов одной и той же книги.

Поиски продолжаются. В Историческом музее в Москве — семь экземпляров изучаемой книги, поступившие из различных частных собраний; во Львовском музее украинского искусства — три; по одному — в библиотеках Вильнюсского университета, АН Литовской ССР и в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. А всего учтен 21 экземпляр. В 17 из них полностью или частично сохранились титульные листы с гербами и посвящениями, в четырех они утрачены.

Остается выяснить характер посвящений.

Запасаюсь фотоснимками так называемых ненумерованных листов (титула и посвящений) всех выявленных пяти вариантов и начинаю сличать их.

Прежде всего проделываю эту операцию с четырьмя посвящениями, идущими от лица членов братства. Устанавливаю: текст их совершенно одинаков, разнятся они друг от друга лишь адресами, титулованием того или иного лица — отсюда и некоторое отличие в размерах посвящений. Имеются незначительные разночтения в отдельных словах.

Затем перехожу к сличению коллективных текстов с текстом Смотрицкого. Здесь обнаруживается большое и принципиальное различие. Братчики позаимствовали из посвящения Смотрицкого рассуждение о чести и славе людской, ссылки на примеры героев античного мира Ликурга, Кодра, Фемистокла, Фабиев и Дециев, а также персонажей Библии, но дополнили его сообщением об авторе сочинения — Каллисте, о переводе его книги с греческого языка.

Самое же важное в коллективных текстах — высказывание о значении перевода книг на современный, общепонятный язык, чего нет в статье Смотрицкого.

Статьи коллективных авторов вдохновенно прославляют язык славянских народов, считают его знаменитейшим, красивейшим, связнейшим, утонченным, лучшим из языков мира. Вместе с тем, они отмечают, что старославянский язык, на котором до сих пор издаются книги, стал малопонятен для простого народа. Вот почему следует писать и выпускать книги на обиходном языке, что и сделано в данном случае. Ярко и образно пишут авторы об этом:

«Переложением на язык наш простый Русский» славянский язык «якобы с мертвых воскрешен». Издание на нем книг и распространение их «на все широкий славного и старожитного народу Российского краины» послужит к пользе и расширению славы и могущества народа русского.

Пройдет полтора века, и М. В. Ломоносов выразит ту же мысль, но еще более ярко. А позднее скажут о величии русского языка А. С. Пушкин и И. С. Тургенев.

И еще несколько строк о посвящениях и предисловиях. Пример с «Евангелием учительным» 1616 г. не единичен. Напечатанная во Львове в 1642 г. «Триодь цветная» частично посвящена Петру Могиле, частично — Мефодию Адаму Киселю. Киевское «Евангелие учительное» 1637 г. вышло с отдельными посвящениями Федору Проскуре Сущанскому и Б. Стеткевичу.

За каждым таким посвящением кроется своя загадка. Они писались и помещались неспроста. У издателей и типографов на то были веские соображения: отблагодарить мецената, покровительствовавшего изданию, или прикрыться именем важного лица и могущественного вельможи как своеобразным щитом и обеспечить распространение книги, в какой-то мере оградить ее от преследования властей. Последний мотив являлся руководящим для изданий братств, боровшихся против унии с католицизмом.

Выпуск в свет сочинения Каллиста, переведенного на язык, понятный русскому, украинскому и белорусскому читателю, сам по себе являлся политической демонстрацией против польских королевских властей и католической церкви. А тут еще открытое прославление «славного и старожитного народа Российского» и его языка. Чтобы открыть такой книге доступ к читателю, братчики и прибегнули к покровительству пяти знатных фамилий.

Подобными же соображениями руководствовался Стефан Зизаний, посвящая свое «Казанье» 1596 г., разоблачающее католицизм и попытки введения унии, князю Константину Острожскому. Противник Зизания иезуит Петр Скарга посвящает свое сочинение «О единении церквей» 1677 г. тому же Острожскому, исходя из иного мотива: с помощью авторитета Острожского, как защитника православия, он думал продвинуть сочинение, пропагандирующее унию, в среду православных читателей. В данном случае посвящение должно было сыграть роль троянского коня в покорении умов и сердец некатоликов.

Как видим, одна деталь — герб, стихи под ним на обороте титульного листа, посвящение книги тому или иному меценату, — а какой свет проливает на судьбу книги, на ее роль в исторических событиях.

Из книги в книгу вели меня инициалы-гравюры, широко применявшиеся в оформлении старопечатных изданий.

Интересно, что в текстах богословского и церковно-служебного характера часто встречаются инициалы в композиции с рисунками явно мирского характера.

На рисунках — цветы, ветви деревьев, виноградные лозы, порхающие по траве бабочки и распевающие свои трели птицы, стремительно бегущая лань и осторожно пробирающаяся по лесным зарослям рысь, человеческие фигуры в различных, часто весьма непринужденных позах.

Книги, вышедшие в XVI–XVII вв. на западе нашей страны, в этом отношении отличались от первопечатных московских. Заставки и инициалы в последних пышно разукрашены растительным орнаментом, чаще всего рисунками листьев, цветов, шишек, реже гроздьев винограда и других плодов. Изображение живых существ в московских изданиях того периода появляется лишь в рисунках на религиозные темы.