Антон Посадский - Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.

Власть понимала, что масштаб дезертирства и масштаб реальных или потенциальных зеленых выступлений напрямую зависят друг от друга. Собственно, мало-мальски организованное дезертирство и зеленое движение фактически были синонимами в центральных губерниях страны.

Так разворачивалась «зеленая» эпопея 1919 г. в центральных регионах империи. Необходимо учитывать, что мы вынуждены видеть события почти исключительно глазами советских инстранций, и практически стопроцентно — глазами города, глазами тех, кто приходил в деревню с требованиями, но не жил в ней. Только мемуаристы отчасти дают деревенский угол зрения. Важно понимать, что имеющаяся информация — это то, что удалось увидеть, заметить, зацепить, часто с большими неточностями и преувеличениями, внешнему, пристрастному и редко компетентному взгляду. Тайная «параллельная» жизнь зеленых, дезертирских сообществ, роль в этой жизни местных органов власти и многие другие сюжеты пока могут быть раскрыты лишь эпизодически, на примере отдельных местностей. Такие сюжеты мы старались представить на страницах этой книги.

Все стороны вооруженного противостояния использовали нераздельную инфраструктуру — железные дороги, речной транспорт, системы связи — телеграф, телефон, почту, разные типы валют, среди которых безусловно царствовал «николаевский» рубль, банковскую систему. Грандиозно развитая за годы Великой войны военная инфраструктура питала, так или иначе, противостоящие вооруженные силы. Все стороны Гражданской войны, все слои населения оказывались таким образом связаны самыми разными и многочисленными зависимостями.

Зеленое движение, в свою очередь, имело пересечения не только с красным и белым движениями. Оно оказывалось вписано во многие горизонты пореволюционного существования человека.

Революция вызвала новый поворот к вере в широких кругах, к борьбе с культивировавшимся советской властью безбожничеством. В то же время богоборчество большевиков в годы Гражданской войны являлось скорее частью общего хаоса, чем продуманной репрессивной политикой. В самой церкви наблюдался сильнейший кризис. Современная историография переоценивает тогдашние возможности как государства, так и церкви 490. Так или иначе, мощным мобилизующим фактором выступили идеи всенародного очищения через покаяние, активно осмысливались многочисленные знамения и видения 491.

Всплеск веры был очевиден наблюдателям, идеи всенародного покаяния появлялись неоднократно. Интересным событием стал массовый крестный ход в Петрограде накануне большевистского переворота 492.

Уже в 1917 г. некоторые дезертиры превращались в странствующих проповедников, смущая народ «христианскими» призывами отозвать солдат с фронта и разделить продовольственные запасы. При этом солдаты часто требовали от священников введения в привычные тексты молитв революционных формулировок, своего рода заклинаний. В 1919 г. растущее недовольство большевиками улучшило отношение к церкви. Повсеместно стали возникать братства и союзы верующих. Только в Москве и Петрограде в них вступило до 70 тысяч человек. Они организовывали крестные ходы, невооруженную защиту храмов, сети взаимопомощи верующих. Большевиков страшили именно те церковные деятели, которые были способны организовать масштабные крестные ходы 493.

В Тверской губернии имелось пятнадцать мужских и пятнадцать женских монастырей. Настоятели жаловались на распущенность насельников в виде ношения светского платья, участия в спекуляции, заключении браков в нарушение обета и т. п. Ярко выраженных гонений здесь не было. Только в 1920 г. местные власти приняли решение о закрытии всех монастырей. Например, в Калужской губернии это было сделано уже в 1918 г. Но кампания вскрытия мощей с февраля 1919 г. вызвала напряжение. Вскрывали раки с мощами Макария Калязинского, Нила Столобенского, епископа Арсения, великого князя Михаила Тверского. В защиту мощей поднялась волна петиций, стали распространяться слухи о том, что церкви отдадут на откуп «жидам», которые станут их сдавать в аренду верующим. Столкновений не зафиксировано, но обстановка была накалена: при вскрытии мощей князя Михаила священнику достаточно было бросить в толпу два-три слова, чтобы она устроила разгром комиссии 494.

В православной среде широко известен апокриф про матроса Силаева и его сон о судьбах России. Вкратце суть дела такова. Матрос Силаев с крейсера «Алмаз» был ярым большевиком и чекистом в Кронштадте. После чудесного явления ему святого праведного Иоанна Кронштадтского он отстал от коммунистов и пошел в народ бороться против них за Бога и родину. «В конце июня (1919 г. — Авт .) в Орловском округе, изобиловавшем большими лесами, вдруг появился целый летучий корпус антибольшевистских сил под предводительством некоего матроса Силаева с крейсера «Алмаз». Этот вчерашний «краса и гордость революции», достигший уже чекистских вершин, вдруг переродился и стал ярым активным антикоммунистом, одно имя которого наводило страх на советские учреждения. В летучих отрядах Силаева насчитывалось до двух десятков тысяч бойцов. В свое антибольшевистское дело он вложил весь свой революционный опыт, всю революционную выучку, и отряды его были неуловимы. Какие грозные отдавались советской властью приказы о поимке этого «врага народа»! А когда все угрозы оказались бессильными, началась расклейка воззваний, которых особенно много было вдоль Рижско-Орловской железной дороги, с обещанием: «Если кто доставит хоть голову Силаева, тому советское правительство уплатит миллион рублей керенками или сто тысяч золотом». А мужики и рабочие читали и ухмылялись. «На, мол, вот, получай в обе руки Силаева! Это наш подлинный народный герой». Якобы Силаев в своих прокламациях объяснял народу истинный смысл революции с христианской точки зрения и объяснился сам, как стал из чекиста убежденным антибольшевиком 495. Оставляя в стороне сведения о двадцати тысячах неуловимых бойцов, отметим, что чекистские сводки и народная память фиксируют «бандита Силаева» как раз в орловских краях, в Кромском уезде.

Силаев упоминается на официальном сайте Сосковского района Орловской области как «анархист и бандит», поднявший мятеж в марте 1918 г. Скорее всего, мы имеем дело с хронологической ошибкой. В марте следующего, 1919 г. в этих волостях Кромского уезда было восстание против продотряда. На подавление явился отряд неких матросов в три десятка человек 496. Может быть, именно здесь и состоялось обращение Силаева из чекиста в повстанца. В то же время можно предполагать, что Силаевым, по созвучию, стал С.М. Семенёв из Губчека 497, прибывший на подавление. В то же время, согласно краеведческой информации, уже летом 1918 г. под Кромами действовал отряд «бывшего питерского матроса-чекиста Силаева» 498. Пока внятно выстроить историю Силаева не представляется возможным. В местной мифологии он описывается на манер старинного разбойника, который имел неприступное укрытие, гору Кураб, с которой весь район виден как на ладони. При этом память удержала и вполне конкретные имена местных сообщников Силаева. «Не случайно в Ивановских местах во времена революции появились знаменитые разбойники. Местные жители называли их дезертирами, не хотевшими воевать. А может, это были люди, не выбравшие для себя сторону «красных» или «белых»… Однажды некто отъявленный разбойник Силаев заглянул на огонек к дамочке остограммиться. А лошадь свою привязал около двора. Шел милиционер и отвязал эту лошадь и поехал на конфискованной кобыле в Кромы. Проехал уже дер. Родину. А Силаев вышел: глядь, нету лошадки. Смотрит: вон она где, милая! С Кураба-то все видать. Рванулся вдогонку, вскинул «винт» и шарахнул. Милиционера враз убил. Взял коня своего, подъехал к дому родителей убитого и сказал отцу: «Заберите сына. Я его убил за воровство». Много пошумели разбойники в тех местах. Под началом у Силая ходили и двое Хвалькиных: Иван да Cepera с «Первого мая», и Чуев с Лужков, и Митя Гудилкин. Закрутило их время, и каждого определило в этой жизни. У братьев Хвалькиных случился неподележ. Один убил другого под Орлом. Митяй Гудилкин сдался добровольно. Некоторое время работал в Кромской типографии. С остальными разобралась власть» 499. В официальной истории орловской милиции говорится о ликвидации, совместно с ЧК, «банды наемников террориста Силаева, которая действовала в Кромском и Малоархангельском уездах» и терроризировала население. Якобы к марту 1919-го банда в основном была уничтожена 500. Однако это вряд ли было так. В Кромском уезде самой большой была короськовская волостная ячейка партии. К концу 1918 г. вместе с сочувствующими она насчитывала 33 человека. Короськовский коммунист И.К. Тарасов работал сначала в волостной ячейке, затем в уездной и губернской ЧК. 12 сентября 1919 г. он погиб от рук «политического бандита» Силаева 501. На фоне относительного спокойствия в губернии (сводка за 21–30 сентября) «лишь в Кромском уезде появился бандит Силаев.» 502. «Известным бандитом Силаевым обезоружен отряд по ловле дезертиров, отобраны 10 винтовок», — сообщает чекистская сводка за 1–7 октября 1919 г. 503При этом он именно «бандит» и даже «террорист», а не зеленый, в терминологии красной стороны. Такое движение ставит вопрос о масштабах и природе религиозного сопротивления большевизму, религиозной составляющей в Белом, повстанческом движениях, протестном поведении значительных групп населения. Данная тема стала появляться в научной литературе 504. Интересно, что и в первые месяцы 1930 г., на пике насильственной массовой коллективизации, церковь стала не только нравственной, но и организующей опорой крестьянского сопротивления. Автор, работающий на симбирском материале, настойчиво подчеркивает данный момент: гонимая властью церковь оказалась «естественным духовно-нравственным и даже организационным центром сопротивления крестьянского мира политике его «социалистической реконструкции». Церковь «явилась важным духовно-нравственным и духовным компонентом в «событиях» января — марта 1930 г. — противодействии проводимой коммунистической властью политике раскрестьянивания деревни. Усиление традиционных нравственных ценностей, освящаемых церковью, в ходе сопротивления аморальной политике коллективизации способствовало и тому, что власть оказывалась нелегитимной: ее действия не одобрялись большинством населения — крестьянами, так как для их значительной части ни действия власти, ни их моральная основа не соответствовали традиционным народным нравственным ценностям, представлениям о добре, справедливости, совести. В том числе и поэтому власти понадобились массовые репрессии в последующие, и не только 1930-е, годы» 505. Излишне говорить, что в 1919 г. роль церкви в деревне не была меньшей.