Марк Уральский - Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Полгода я не подавал о себе признаков жизни. Сидел три месяца в Брюсселе и вот уж столько же времени обретаюсь в Копенгагене.

Мотивы Вам понятны. Они те же, по которым наш друг Николай Моисеевич 290превратился в Меркулова, а я покрываюсь псевдонимом Бутурлина 291. Моя семья, увы, еще в Берлине. Этим все сказано. Надеюсь увидеть жену и сына в конце октября. Жена ликвидирует квартиру и переезжает в Копенгаген.

Мое материальное положение немногим лучше положения сотен других людей, бежавших из Германии. Короче, я пополнил ряды безработных русских интеллигентов. Посылаю первую корреспонденцию. Надеюсь, подойдет. Буду признателен за напечатание, ибо рад всякому заработку. Знаю, что редакция сократила гонорар, и, конечно, с этим фактом мирюсь.

Два последующих письма редактору «Сегодня» М.С. Мильруду свидетельствуют, что в материальном отношении дела Ильи Марковича поправились. 2 октября 1934 г. он пишет из Копенгагена:

Побывал в Париже, похоронил Ф.И. Благова и А.А. Яблоновского, навидался нужды среди пишущей братии и вернулся в Копен-гаген. Жаловаться на дела не смею, ибо устроился очень прилично во французской и голландской печати, куда много пишу. Но не хочется порывать и с русской печатью, тем более, что она мне слишком близка. Посылаю статью, которая, надеюсь, подойдет. Если отвергнете, верните, пожалуйста, манускрипт.

В качестве важного комментария к этому короткому письму следует добавить, что осенью 1933 г., уже после смерти Ф.И. Благова, бывшие «русскословцы » (Н. Калишевич, А. Поляков, А. Аврех, М. Мильруд, И. Троцкий, С. Варшавский) «самоообложились» по 25 франков в месяц в пользу вдовы своего бывшего редактора, 16 октября 1933 Аврех писал Мильруду, что следует привлечь еще А. Руманова и Тэффи (добавляя: «а насчет Тэффи сомневаюсь») 292.

А 24 января 1934 г. Михаил Мильруд пишет И.М. Троцкому письмо, где помимо конкретного вопроса, связанного с намерением Троцкого выступить с лекциями в Риге, обрисовывает «ненормальную атмосферу, которая у нас здесь, — в среде русских эмигрантов, — создалась», после прихода нацистов к власти:

Мы все, а я в особенности, очень рады были бы повидать Вас в Риге <...>. Но приезд Ваш сюда, для того, чтобы окупить свои расходы и выступить с лекциями — дело при нынешних условиях более чем рискованное.

Мне как раз недавно пришлось писать по этому же вопросу Бунину и Алданову. Оба они собирались приехать в балтийские страны с лекциями и даже Бунину после его стокгольмского триумфа, который благодаря Вам в Балтике был изображен особенно пышно, я предложил не рисковать и не приезжать сюда. К Бунину обращался целый ряд антрепренеров, суливших ему большие блага, но когда я предложил им внести гарантию, никто из них на это, конечно не пошел 293.

В былые годы лекции на русском языке привлекали здесь больше всего евреев, а затем русских и латышей, понимающих по-русски. Теперь у нас под влиянием событий последнего времени произошло расслоение. Нельзя себе представить лекцию, которая собрала бы прежнюю аудиторию. Если лектор или тема представляют интерес для русских, то на нее не пойдут евреи и наоборот. Да и на одних евреев тоже теперь рассчитывать нельзя. Опять-таки все разбились на отдельные группы и партии. И если на лекцию пойдут сионисты, то не пойдут не-сионисты. Да и сионисты опять-таки делятся на бесконечное количество подгрупп. Поэтому даже лекции специально еврейских лекторов <...> не привлекли публики и <���лекторы — М.У.> не покрыли расходов. <...>

Все же я переговорю здесь с некоторыми импресарио и если они действительно готовы будут гарантировать Вам хотя бы частичное покрытие расходов, то я об этом Вам напишу.

Среди важных моментов всех этих писем — указание на чрезвычайно возросший градус антисемитизма в русской эмигрантской среде после прихода к власти нацистов. По мере роста профашистских настроений в Германии стали появляться русские организации, чьи идейные концепции граничили с фашизмом 294. Их ядром, как правило, были молодые эмигранты. Фашизм и германский национал-социализм представлялись им самой бескомпромиссной антикоммунистической силой, движением будущего, тогда как демократия виделась многим на уже свалке истории 295. С приходом нацистов к власти «беженский шлак», накопленный в этой среде, по выражению И.В. Гессена, поднялся на поверхность «в количестве, какого никто и не подозревал» 296. Русские фашисты устраивали хулиганские акции в редакциях эмигрантских газет и на собраниях, где среди выступавших и приглашенных значились евреи. Травле подвергались даже те русские эмигранты, которые состояли в смешанном браке с евреями.

Со страниц эмигрантских антисемитских изданий в различных странах Европы, как и нацистских газет в Германии в адрес евреев лились потоки клеветы и оскорблений. И только, пожалуй, в Голландии и скандинавских странах евреи в те годы не чувствовали себя «чужеродным элементом». В одном из своих «путевых очерков» начала 1930-х И.М. Троцкий обрисовывает ситуацию, в которой находились евреи скандинавских стран 297. Его наблюдения, в целом достаточно поверхностные, приобретают значимость в ретроспективном аспекте, когда речь идет о Катастрофе европейского еврейства. В рамках политики тотального геноцида, осуществлявшейся нацистской Германией и коллаборационистским режимом Квислинга, в Норвегии была уничтожена большая половина малочисленной еврейской общины 298, представители которой за 8о лет пребывания в этой стране не дали ни одного писателя или журналиста, не имеют в Стортинге своего депутата и ничем не проявляли себя политически.

Другое дело в Швеции и Дании. В этих государствах евреи играют огромную роль во всех областях их жизни. Евреи — ученые, писатели, журналисты, художники, депутаты, офицеры и дипломаты. В промышленности, торговле и финансах, равно как и в свободных профессиях, ими завоеваны прочные позиции.

В еврейском мире Скандинавии два имени пользуются огромной известностью <...>. Это профессор-ориенталист Давид Симонсен из Копенгагена и верховный раввин Швеции доктор Маркус Эренпрейс из Стокгольма. <...> Высокие научные заслуги доктора Симонсена в ориенталистике отмечены датской академией присуждением ему большой золотой медали. Только пять ученых во всей Дании отличены этой премией. По статусу академии присуждении медали требует санкции короля. Когда президент академии обратился к королю Кристиану <���Х> за санкцией, монарх сказал:

— С радостью соглашаюсь! Мне кажется, что Симонсен больше, чем кто-либо другой награждается медалью по заслугам. <...>