Виктор Наумов - Царевна Софья

Бунтовщики ворвались в царские палаты и принялись разыскивать попрятавшихся Нарышкиных и других «бояр-изменников». Вооруженные люди «с озорнической наглостью» бегали не только по парадным палатам Кремлевского дворца, но и по комнатам царевен и дворцовым церквям, рылись в постелях, шарили под кроватями, тщательно обыскивали все уголки алтарей. В церкви Воскресения Христова стрельцы обнаружили карлика царицы Натальи, крошечного толстого человечка по прозвищу Хомяк.

— Где ты знаешь утаенных царицыных братьев Нарышкиных? — спросили они грозно.

У карлика не было ни мужества, ни сил для геройства. Он тут же показал на алтарь, под престолом которого прятался двадцатилетний Афанасий Кириллович Нарышкин, средний брат царицы. Стрельцы выволокли молодого человека «на паперть той же церкви и бесчеловечно рассекли и тело его оттуда на площадь соборной церкви с высоты ругательски скинули».

Бунтовщики не останавливались перед угрозами в адрес представителей царской власти. Ворвавшись в Грановитую палату, где «в великом страхе» сидели Наталья Кирилловна с Петром и Иваном, они «бесстыдно» говорили вдовствующей царице:

— Не укроешь брата и отца и неволею отдашь в наши руки!

«Изменников» искали не только в Кремле, но и по всей Москве. В тот же день в Замоскворечье стрельцы внезапно напали на дом комнатного стольника Ивана Фомича Нарышкина, двоюродного брата Натальи Кирилловны, который «лютомучительной смерти был предан». Впоследствии Андрей Матвеев ярко описал весь ужас того дня: «Из оного нечестивого своего зверства, многоплодовитого уже кровью, те крамольники стрельцы, еще не удовольствуясь, яростно и свирепо в великих своих собраниях по вельможеским домам, безобразно пьянствуя, бесчеловечно шатались». Уцелевшие на полях сражений, погибли в своих особняках от рук московских бунтарей талантливый полководец боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский и его сын Андрей, по вине которых якобы «они, стрельцы, будучи под городом Чигирином в полках, под командою его, князя Ромодановского, великое себе озлобление и тягостные несли обиды».

Также в своих домах были убиты думные дьяки Ларион Иванович Иванов и Аверкий Степанович Кириллов. Иванов в 1670–1672 годах возглавлял Стрелецкий приказ, а с 1676-го являлся руководителем внешней политики России. Злопамятные стрельцы утверждали, что он в прежней должности «напрасно их теснил», хотя с того времени прошло уже десять лет. Кириллов же как фактический глава Большого прихода будто бы по собственному измышлению «накладывал на соль и на всякие съестные харчи пошлины гораздо тяжелые». Как видим, скорые на расправу бунтовщики были подогреваемы как старыми личными обидами, так и общим для городских низов социальным недовольством.

Московские посадские люди принимали в вышеописанных трагических событиях пассивное участие — собирались толпами поглазеть на зверские убийства, а стрельцы во время казни очередной жертвы громко спрашивали их: «Братцы, любо ли?» Горожане должны были махать шапками и кричать: «Любо!» Тех же, кто «от жалости сердечной умалчивал или вздыхал», стрельцы нещадно избивали. Аналогичная ситуация имела место и в боярских усадьбах: служители должны были громко выражать одобрение казням господ, иначе могли убить их самих.

Страшный день завершился тем, что бунтовщики расставили «многолюдные караулы» в Кремле, Китай-городе и Белом городе, приказали никого «без воли их отнюдь не пропускать», а затем с чувством выполненного долга разошлись по домам. Вероятно, они действительно ощущали себя защитниками престола и отечества от «изменников» и «лихоборов». Дело в том, что перечисленные выше убийства вовсе не носили случайный, стихийный характер. Почти все казненные вельможи заранее были внесены в составленный кем-то список, и стрельцы методично следовали ему.

На следующее утро многолюдная вооруженная толпа стрельцов явилась в дом восьмидесятилетнего, разбитого параличом боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Убийцы его сына изображали раскаяние и просили у старика прощения. Хозяин дома принял их учтиво, и стрельцы вышли от него «с приятным довольствием» — видимо, не были оставлены без угощения. Когда дверь за ними закрылась, старик не удержался от слез и в сердцах сказал невестке:

— Хотя щуку они и съели, но зубы ее остались. Впредь, если Бог поможет учинить, то они, воры и бунтовщики, сами все по Белому и Земляному городам в Москве на зубцах перевешаны будут.

Слуга Долгорукого побежал за стрельцами и пересказал им горькие слова старого князя. Пришедшие в ярость мятежники вернулись, вытащили несчастного старика из постели, поволокли на улицу и зарубили бердышами, а затем бросили обезображенное тело на навозную кучу.

Тем же утром, в одиннадцатом часу, стрельцы с громкими криками и барабанным боем вновь явились к царскому дворцу. Их встретил «съезд всех бояр и прочих палатных людей», которые вынуждены были заночевать в Кремле, поскольку караульные никого не выпускали. Бунтовщики «свирепо просили о безотложной и скорой выдаче им боярина Ивана Кирилловича Нарышкина», грозя:

— Если его в будущий день нам в руки не выдадут, мы всех бояр побьем жестокою смертию!

В первом часу пополудни стрельцы на некоторое время ушли из Кремля, расставив повсюду свои караулы. Тем временем Иван Кириллович с двоюродными братьями, комнатными стольниками Василием Федоровичем, Кондратием Фомичом и Кириллом Алексеевичем Нарышкиными и Андреем Артамоновичем Матвеевым прятались «по разным тайным и неведомым местам при комнатах государыни царевны Натальи Алексеевны», восьмилетней сестры Петра I. Наталья Кирилловна договорилась со своей падчерицей Марфой, старшей сестрой Софьи, о переводе Нарышкиных и юного Матвеева в ее дальние деревянные апартаменты, обращенные глухой стеной к Патриаршему двору. При этом Иван Нарышкин собственноручно подстриг наголо себя и товарищей, чтобы их труднее было узнать.

Приближалось время возвращения мятежных стрельцов в Кремль после обеденного отдыха. Постельница Клушина, верная и деятельная помощница царицы Натальи, хотела запереть Нарышкиных и Матвеева в чулане приходных сеней, но семнадцатилетний Матвеев, самый молодой, однако при этом самый разумный из скрывавшихся, растолковал товарищам, что стрельцы первым делом будут взламывать запертые двери. Все согласились с его доводом и укрылись, тесно прижавшись друг к другу, в самом темном углу заваленного перинами и подушками чулана и оставив дверь приоткрытой. Появившиеся вскоре стрельцы многолюдной толпой пробежали по переходам с яростными криками; некоторые на секунду задерживались у незапертого чулана, тыкали копьями в наваленные у входа подушки, сквернословили и кричали: