Елена Первушина - Великие княгини и князья семьи Романовых

Петр Федорович, как теперь звали бывшего Карла Петера Ульриха, присутствовал на коронации Елизаветы в Успенском соборе в Москве, занимая «особо устроенное место, подле Ее императорского величества».

После коронации он был произведен в полковники Преображенского полка и каждый день носил его мундир. Также он получил звание полковника 1-го лейб-кирасирского полка.

Петр III

Однако 13-летнему полковнику необходимо было продолжить свое образование. Для руководства этим и был назначен уроженец Швабии профессор красноречия и поэзии в Петербургской Академии наук Яков Штелин, оставивший позже интереснейшие мемуары о своем ученике.

В ноябре 1742 г. Петр Федорович принял православную веру. Теперь для того, чтобы стать «полноценным» наследником престола, ему не хватало только жены, и Елизавета начала искать кандидаток. Она перебирает принцесс подходящего возраста, рассматривает возможность брачного союза с Францией (не припомнила ли она в этот момент свой несостоявшийся брак с герцогом Орлеанским?), потом ее внимание привлекает дочь курфюрста Саксонии, но в итоге (вспомнив еще об одном своем женихе Карле Августе из семейства Гольштейн-Готторпских) останавливает свой выбор на Софии Августе Фредерике, дочери Иоганны Елизаветы Гольштейн-Готторпской, родной сестры Карла Августа. Таким образом, Петр Федорович и его невеста оказываются троюродными братом и сестрой.

Иоганна вышла замуж за Кристиана Августа Ангальт-Цербстского, происходившего из цербст-дорнбургской линии Ангальтского дома. Собственное княжество его было совсем крохотным, почти не приносило дохода, и, чтобы сводить концы с концами, отцу маленькой Фике (так называли принцессу в семье) пришлось поступить на службу в армию к прусскому королю. Полковой командир, комендант, затем он стал губернатором города Штеттина. Почти как в сказке Андерсена «Свинопас»: «Жил-был бедный принц. Королевство у него было маленькое-премаленькое, но жениться все-таки было можно, а жениться-то принцу хотелось». Впрочем, в нашем случае – не принцу, а принцессе, старшей из пяти детей Карла Августа и Иоганны, которая, вероятно, видела в замужестве возможность вырваться из своего родного захолустья.

Принцесса была не очень красива, но мила и остроумна и получила домашнее воспитание. Позже при русском дворе отметят, что она хорошо говорит по-французски (Фике знала также, кроме родного немецкого, английский и итальянский) и грациозно танцует. Кроме того, она обладала недюжинным умом и была человеком, скроенным по меркам эпохи Просвещения: стремилась сама образовать и сформировать свою натуру, поставив во главу угла разум. Неслучайно позже, когда она уже станет бабушкой и будет писать сказки для внуков, именно Рассудок – сын царицы Фелицы (счастливой) – поведет царевича Хлора (зеленого, юного) на поиски «Розы без Шипов, которая не колется», то есть добродетели.

И совсем неслучайно свои мемуары она начнет так: «Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Чтобы сделать это более осязательным, я построю следующий силлогизм:

качества и характер будут большей посылкой;

поведение – меньшей;

счастье или несчастье – заключением.

Вот два разительных примера:

Екатерина II, Петр III».

Приехав в Россию, она, если верить ее воспоминаниям, составила для себя план из трех пунктов:

1) нравиться мужу,

2) нравиться императрице,

3) нравиться народу.

Для этого она сразу начала учить русский язык (и позже писала на нем целые трактаты), стала под руководством священника изучать православие, и когда, «получив первый привет» от климата новой Родины, тяжело заболела плевритом, то просила императрицу скорее крестить ее в новой вере, «желая умереть православной».

Она не умерла, и 21 августа (1 сентября) 1745 г. состоялась их с Петром свадьба, «с великим торжеством» – как пишет Яков Штелин. Теперь главная официальная задача Екатерины – подарить государству наследника, но сына пришлось ждать долго, он родился только в 1754 г. Екатерина в своих мемуарах объясняет это тем, что их брак с Петром Федоровичем долгое время оставался формальным и прозрачно намекает на то, что настоящим отцом Павла был ее первый фаворит – Сергей Салтыков.

У Екатерины никогда не складывались отношения с сыном, она много раз хотела отстранить его от наследования и, возможно, в своих мемуарах таким образом пыталась свести с ним счеты. Но как бы там ни было, а откровения Екатерины, опубликованные Герценом уже в середине XIX в., не вызвали скандала, к тому времени династия Романовых уже укрепилась на российском престоле, и «разоблачения» подобного рода были ей нипочем. Через два года после рождения Павла Екатерина родила дочь Анну, отцом которой называют другого фаворита цесаревны, Станислава Понятовского, но малышка прожила совсем не долго. Павел так и остался единственным законнорожденным ребенком Екатерины, который дожил до взрослого возраста.

Что же делала юная Екатерина в то время, когда супруг так откровенно пренебрегал ею? Пыталась привести в исполнение свой план. Правда, понравиться великому князю ей так и не удалось. Петр завел себе любовницу – Елизавету Воронцову, сестру задушевной подруги своей жены Екатерины Романовны Воронцовой-Дашковой, а на супругу почти не обращал внимания. Трудно было заслужить также благосклонность императрицы. Елизавета, терзаемая призраками прошлого, с каждым годом становилась все беспокойнее и раздражительнее. Она упрекала молодую невестку за чрезмерные траты и чрезмерную роскошь нарядов.

«Она между прочим стала говорить, что она очень много понимает в управлении имением, что ее научило этому царствование императрицы Анны, – вспоминала Екатерина в своих мемуарах, – что, имея мало денег, она умела беречься от расходов, что если бы она наделала долгов, то боялась бы Страшного Суда, что если бы она умерла тогда с долгами, никто не заплатил бы их, и душа ее пошла бы в ад, чего она не хотела; что для этого дома и когда не было особой нужды, она носила очень простые платья, кофту из белой тафты, юбку из серого гризета, чем и делала сбережения, и что она отнюдь не надевала дорогих платьев в деревне или в дороге; это было в мой огород: на мне было лиловое с серебром платье. Я это запомнила твердо. Это поучение – потому что иначе это и нельзя назвать, так как никто не говорил ни слова, видя, как она пылает и сверкает глазами от гнева, – продолжалось добрых три четверти часа».