Коллектив авторов - Незримый фронт Отечества. 1917–2017 [Книга 1]

Когда были написаны эти строчки, ему, Белозерову, завещанные, оставалось неясным. Тогда ли, когда уполномоченный, почувствовав сердцем, как многие, как сотни людей, что погибнет здесь на «пятачке», решил упредить преемника от выполнения никчемной в здешних условиях задачи, или уже, истекая кровью, в последние свои часы?..

«Эх, и толковый же парень был Зуев… — решительный, смелый, умница…» — вспомнились слова начальника особдива. И в то же время мелькнула мысль: «А таков ли ты сам-то, товарищ Копалов? Ведь, наверное, сразу же тебе сообщили, что Зуев ранен. Смертельно, но был еще жив! Как можно было не добраться до него непосредственному начальнику, не услышать последние просьбы и советы? Ведь каких-то из них, вроде этого на промокших страничках, он никому, кроме тебя, начальник, и доверить не мог. Н-да, вот тебе и “горячее сердце”. Видно, есть у тебя от чекиста лишь “холодная голова” да “чистые руки”, хотя… “Не миндальничайте там!” — разве это чистые? А ведь поди-ка где-нибудь на трибуне станет распинаться: “Мы — гуманисты. Мы — солдаты Дзержинского!”».

Как бы там ни было, в полку катастрофические потери и причины известны. Надо сообщать. Если не будет сильного огневого прикрытия, бросать в наступление полк преступно. Майор прав.

С этой мыслью политрук, согнувшись, нырнул под тент.

На КП батальона Кириллов, взяв телефонный аппарат на колени, ссутулился над ним:

— «Виноград»? Это Кириллов. Соедините меня с «факелом». Как нет связи? Вы что, издеваетесь?! Ну и что? Какое мне дело, что у вас перебило, чтобы вас самих там всех… — не договорил. — Дайте первого, коли так… Ах, исправили? Спасибо нижайшее, в ножки, девушка, кланяюсь… — и, сменив ернический тон, — да знаю, знаю, что вы ни при чем. Ну, извините великодушно. Давайте Мазилова. Мазилов? Кириллов говорит. Ты хоть сегодня-то поможешь как следует? Надеешься? Да мне не надежды твои надо. Твои, брат, надежды только фрицев греют… Тогда докладывай первому сам и скажи, что Кириллов работает не на мясокомбинате имени товарища… (майор поперхнулся, взглянув на Белозерова). И вот что, Мазилов, мы сегодня по горло были сыты твоими огурчиками. Смотри, наконец, в оба, куда их отправляют. Понял меня? Время-то знаешь? Ну, успеха. Да ладно, пошел ты ко всем чертям и к их мамашам!

Майор передал аппарат телефонисту. С Белозеровым вышли в окоп.

Где-то поблизости шлепнулась мина. Осколки и камни просвистели мимо. Комполка вытер рукавом лицо, все залепленное брызгами грязи.

Смеркалось. Небо от Шлиссельбурга затягивалось тучами. С севера дул леденящий ветер.

— Немчура, по-моему, тоже собирается к нам сегодня. Не упредили бы… — сказал Кириллов. — Постреливают вяло, пристрелочку ведут вроде по своим бывшим блиндажам — чуют, что мы их приспособили под КП. Моторы, говорят, с утра шумели — кого-то или что-то подбрасывали.

— А что дает полковая разведка?

— А вы лучше спросите, где она? — глухо ответил командир полка. — На переправе. И вчера в потасовке почти всех разведчиков накрыли. Формируем заново. Жду вот Агеева. Из госпиталя возвращается. Единственный с опытом. Ночью послед них троих послал за «фигурную рощу». Ни один не вернулся. Что вы встревожились? Не отрицайте — по глазам вижу. Понимаю: у каждого есть свои задачи, по задачам и мысли. Можете быть уверены — не переметнулись. Погибли — это да. Как в себя верю. Такие, как Волков, Молочков, Колинько, не сдаются.

Майор Кириллов сказал все это с таким необычным даже для него металлом в голосе, что особист, у которого действительно мелькнула было недобрая мысль, воспринял веру командира части в своих разведчиков как в не подлежавшую сомнению истину. Командир начинал ему все больше нравиться как человек. И с все большим сомнением, в который уж раз, политрук вспоминал напутствие начальника особдива.

Между тем майора вновь позвали к телефону, и он, шагнув в землянку КП, приказал после краткого разговора с начальником штаба переключить через полчаса его номер снова на батальон. Через комбатов занялся проверкой готовности полка.

Белозеров, подняв воротник и застегнув его на крючок, пошел по траншее к «переднему краю», ближе к людям, с которыми по сигналу махнут через бруствер и, была не была, помчатся к противотанковому рву, станут, поливаемые железом, рваться вперед, бросая гранаты.

Падать, вслед за броском, на землю. Вскакивать после разрыва в горячую смрадную тучу песка или торфа, возвращающихся с неба. Бежать, прыгать в окопы противника…

Через пятнадцать-двадцать шагов от КП два бойца набивали патронами диски «примуса», как прозывался пулемет Дегтярева, должно быть, из-за раструба ствола, изрыгавшего пламя перед «сковородкой» магазина. Пока второй номер брал из цинки патроны и продолжал их с пощелкиванием укладывать веером в «сковородку» запасного диска, первый втыкал сошки пулемета в утрамбованную площадку замаскированной ниши в бруствере на свороте окопа. Старался узреть пошире сектор обстрела и укрепиться на ступеньке, подрытой в стенку.

Дальше десятки красноармейцев в ватниках, шинелях, бушлатах, сидя и стоя, протирали винтовки, пополняли свои подсумки, подгоняли ремни, закладывали детонаторы в гранаты. Нервно, вполголоса подшучивали друг над другом, что-то писали на клочках газетной бумаги. Не было угрюмости, мрачности в лицах. Была сосредоточенность на чем-то своем, еще недоделанном, неотложном, что, возможно, уже никогда не приведется больше и делать.

Командиры отделений, взводов, ротные не уставали напоминать каждому бойцу «его маневр». Не мчаться кучно — не нести потери от одного снаряда, мины, не быть срезанными одной прицельно направленной очередью. От рассредоточенности вначале к концентрации после рва перед фрицевыми окопами, где взаимовыручка в рукопашном решает дело. И главное — скорость, скорость и скорость на всем пути! Не дать противнику успеть подумать, прицелиться, сменить позицию. Не давать ему очухаться сразу же после огневых налетов. Раненым не лежать в воронках, искать в себе силы доползти до исходных.

— Добрый вечер, политрук! — услышал Белозеров сзади, и чья-то рука легла на плечо.

Круто обернувшись, он встретился глазами с Кузнецовым.

— Хорошо бы добрый, комиссар, да побаиваюсь за добрый-то. Людей маловато. И что-то небывалая там тишина. Не ждут ли уже нас.

— Есть эта мыслишка и у меня. И майор о том же думает. Затихло все, когда передали нам команду. Может, случайность? А надо бы проследить, не исчез ли кто из рот после объявления. Пытался узнавать — политработники говорят, что все, кто был с утра, на позициях, на месте. Что слышно от ваших?

— У меня их нет, Николай Яковлевич, не осталось… помедлив, ответил Белозеров. — Но мне говорили, что сигнал атаки сообщали связные и по воронкам, а там мы сегодня с командиром поползали. Черт ногу сломит. Кто-то даже мог ползти из них к нам, а нечаянно попал туда, — сказал и почувствовал, как шарик озноба прокатился по позвоночнику от шеи вниз.