Алексей Волынец - Деревянные пушки Китая. Россия и Китай – между союзом и конфликтом

Особенность Восточного Туркестана в том, что его основные заселённые оазисы отрезаны от Китая четырьмя сотнями километров труднопроходимой песчаной полупустыни. Ровно столько отделяет расположенные на самом востоке Синьцзяна уйгурские города Комул (Хами) и Баркуль от находящегося в провинции Ганьсу китайского городка Цзяоюйгуаня, где заканчивается самый западный участок знаменитой Великой Китайской стены.

Колодцы, расположенные на караванном пути через эту пустыню, позволяли единовременно провести из Китая в Синьцзян не более 600–800 человек. Для большего количества движущихся единовременно просто бы не хватило воды. Поэтому города-оазисы Комул и Баркуль («Хамийский оазис», как называли тогда этот район в России) были, по сути, плацдармами, позволявшими перебросить через пустыню мелкими частями и накопить на их территории большую армию. В случае потери такого «плацдарма» Синьцзян становился бы почти неприступен со стороны Китая – единовременный переход через 500 километров пустыни большой армии крайне сложен по причинам логистики, а походы мелкими отрядами в несколько сотен бойцов чреваты разгромом по частям.

Знаменитый русский путешественник того времени, а по сути, военный разведчик Николай Пржевальский на собственном опыте так описывал географию данного района:

«По своему положению Хамийский оазис весьма важен как в военном, так и в торговом отношении. Через него пролегает главный и единственный путь сообщения из Западного Китая в Восточный Туркестан и Джунгарию. Других путей в этом направлении нет и быть не может, так как пустыня пересекается проложенною дорогою в самом узком месте на протяжении 380 верст, да и здесь путь весьма труден по совершенному почти бесплодию местности. Справа же и слева от него расстилаются самые дикие части Гоби…

Таким образом, Хами составляет с востока, т. е. со стороны Китая, ключ ко всему Восточному Туркестану и землям притяньшаньским. Раз этот пункт будет занят неприятелем – вся китайская армия, находящаяся к западу, будет отрезана от источников своего снабжения, т. е. от собственно Китая…

Трудно сказать, почему притяньшаньские мусульмане, освободившись в начале шестидесятых годов от китайского владычества, не поняли всей важности стратегического значения Хамийского оазиса и не напрягли все свои силы, чтобы утвердиться в нём, как не сделал этого и умный Якуб-бек кашгарский, тем более что из Турфана ему было уже недалеко до Хами. А между тем, доколе описываемый оазис находился бы в руках инсургентов, дотоле китайцы ничего не могли б им сделать, несмотря на свое численное превосходство».

Попробуем объяснить то, чему в XIX столетии так удивлялся Николай Михайлович Пржевальский, – почему же все повстанцы Синьцзяна так и не захватили стратегический плацдарм «оазиса Хами», способный надёжно прикрыть их от Китая.

В действительности ожесточённая и многолетняя борьба за «плацдармы» Баркуль и Комул (Хами) развернулась сразу после начала в регионе антикитайского восстания. Для правительства в Пекине ситуация осложнялась тем, что в те годы дорога к этим синьцзянским «плацдармам» была перекрыта восстаниями дунган, китайцев-мусульман, в китайских провинциях Ганьсу и Шаньси. Поэтому небольшое подкрепление, чуть более тысячи солдат, сумело пройти к городам Комул и Баркуль лишь в феврале 1865 года, спустя 8 месяцев после начала восстания в Синьцзяне.

Комул повстанцы всё же захватили в июне 1865 года при помощи местных мусульман. Маньчжурская цитадель сопротивлялась более месяца, затем её гарнизон сумел пробиться к городу Баркуль. Этот «плацдарм» сторонникам Пекина удалось удержать – здесь помимо остатков маньчжурских гарнизонов скопилось множество бежавших от погромов китайских переселенцев, из которых были сформированы вспомогательные отряды.

И хотя в августе 1865 года мусульманским повстанцам удалось в ходе недельных боёв разбить цинские войска на подступах к Баркулю и на два месяца осадить город, все попытки штурма закончились неудачей. Китайцы и маньчжуры, которым некуда было отступать, сопротивлялись отчаянно. Среди же повстанцев как раз начались раздоры между уйгурами и дунганами, а затем и настоящие междоусобные войны, в которых через несколько лет победит «Счастливчик» Якуб-бек.

Пользуясь раздорами среди повстанцев, летом следующего, 1866 года сторонники империи Цин отбили Комул. Однако в декабре того же года повстанцы с боем вернули этот город, а в январе 1867 года во второй раз осадили Баркуль. И вновь осада закончилась неудачей, а весной повстанцам из-за внутренних междоусобиц снова пришлось отдать цинским войскам Комул. В 1869–1870 годах последовало ещё несколько безрезультатных попыток со стороны уйгуров и дунган взять последний плацдарм империи Цин в Китае. Однако к тому времени маньчжуро-китайские войска в этом районе всё же успели получить подкрепление из нескольких тысяч монгольских всадников и тысячи китайской пехоты с относительно новыми капсюльными винтовками.

Якуб-бек, объединивший к 1872 году силой оружия почти весь Синьцзян, со своей большой армией теоретически имел шансы отбить стратегический «плацдарм» Комула и Баркуля. Но тут он позволил обмануть себя, вступив в переговоры с Пекином.

Налаживая дипломатические связи с англичанами и турками, глава Еттишара-«Семиградья» не забывал и про Пекин. Якуб-бек надеялся, что, став единовластным хозяином Синьцзяна, он сможет заставить империю Цин признать себя в качестве номинального вассала. Эти надежды не были беспочвенны – в Пекине начала 70-х годов XIX века действительно шла напряжённая дискуссия о дальнейших действиях.

Немало влиятельных лиц в имперской верхушке выступали против дорогостоящей и сложной войны за Синьцзян. Например, Ли Хунчжан, ставший наместником столичной провинции Чжили, предлагал удовлетвориться формальным вассалитетом Якуб-бека, а все силы и средства направить на модернизацию армии и флота, обеспечив в первую очередь защиту приморских провинций страны. Финансы, которые потребуются на возвращение Синьцзяна, столичный наместник Ли предлагал потратить на закупку в Европе новейших паровых броненосцев.

Но в итоге победила иная точка зрения, опиравшаяся на старые «геополитические» стереотипы маньчжурской знати, восходившие ещё к временам кочевых империй. «Принц императорской крови», великий князь Чунь, сформулировал это в традиционном красочном стиле, заявив, что без возвращения Синьцзяна «Внутренний Китай станет как зубы, не прикрытые губами».

Возвращать далёкие просторы Восточного Туркестана империя Цин назначила Цзо Цзунтана. После разгрома тайпинов он в сентябре 1866 года получил титул наместника провинций Шаньси и Ганьсу, истребляя там восставших мусульман-китайцев. Поэтому войска Цзо располагались ближе всего к Синьцзяну и стратегическим «плацдармам» Комула и Баркуля.