Адриан Голдсуорси - Юлий Цезарь. Полководец, император, легенда

Перед началом заседания заговорщики собрались вокруг диктатора. Луций Туллий Кимвр, в прошлом служивший под командованием Цезаря, ходатайствовал за своего брата, который принадлежал к партии Помпея и не получил разрешения вернуться в Италию. Другие подступили к Цезарю и умоляли его удовлетворить просьбу, прикасаясь к его одежде и целуя ему руки. Публий Сервилий Каска обошел вокруг кресла Цезаря и встал за его спиной. Диктатор отказался удовлетворить просьбу заговорщиков и спокойно отклонял их аргументы. Внезапно Кимвр схватил Цезаря за тогу и сдернул ее с плеча. Это был условный сигнал к атаке. Каска выхватил кинжал и нанес удар, но он так нервничал, что лишь легко ранил диктатора в плечо или шею. Цезарь повернулся и произнес нечто вроде: «Негодяй Каска, что ты делаешь?» По свидетельству некоторых авторов, он схватил Каску за руку и попытался вырвать кинжал, хотя, по версии Светония, он воспользовался собственным стилом как оружием и смог поранить нападавшего. Каска призвал на помощь своего брата (по словам Плутарха, при этом он вдруг заговорил по-гречески). Тем временем другие заговорщики наносили Цезарю колющие и рубящие удары. Несколько человек, включая Брута, получили случайные ранения в поножовщине, завязавшейся вокруг диктатора. Лишь двое сенаторов попытались помочь Цезарю, но не смогли прорваться к нему. Диктатор боролся до конца, стараясь вырваться из окружения. Марк Брут нанес ему удар в пах; некоторые утверждают, что при виде сына Сервилии он прекратил сопротивление и произнес свои знаменитые последние слова: «И ты, Брут?» К сожалению, у нас нет прямых доказательств версии Шекспира (et tu Brute). Потом диктатор накрыл голову тогой и рухнул у подножия статуи Помпея. Впоследствии на теле Цезаря насчитали 23 раны [97] Существует версия, что из всех ран, нанесенных Цезарю, лишь две были смертельными. (Прим. ред.) [21].

Нападение было таким внезапным и неожиданным, что сотни сенаторов, собравшихся в зале, сначала не поверили своим глазам. Когда расправа завершилась и заговорщики столпились над телом в растрепанной и запятнанной кровью одежде, Брут обратился к Цицерону, не посвященному в тайну, и призвал его возглавить заседание. Он не успел договорить, как по залу распространилась волна паники и все остальные сенаторы, включая знаменитого оратора, разбежались в разные стороны. Заговорщики не рассчитывали на такую реакцию, но, все еще гордые успехом своего предприятия, вышли на Капитолий и воздели на шесте войлочный «Фригийский колпак» — головной убор освобожденного раба, символизировавший свободу, которую они принесли римлянам. Антоний некоторое время находился в укрытии, но немного спустя велел поднять тело, положить его в паланкин и отнести домой. Рим был ошеломлен случившимся, и никто не знал, что будет дальше. В конце концов Цицерон пришел на Капитолий и поздравил убийц, но когда Брут и Кассий спустились на форум и стали произносить речь с ростры, собравшаяся толпа не выказала признаков энтузиазма. Антоний остался в живых, как и Лепид, командовавший войсками, которые стояли лагерем за городской чертой. Первые дни прошли в напряженной, но примирительной обстановке; Антоний тайно встретился с заговорщиками, а на следующий день сенат издал указ, подтверждающий все законы и назначения Цезаря, так как отказ от них был бы невыгоден огромному количеству людей, включая многих заговорщиков.

В том же примирительном духе сенат проголосовал за публичные похороны Цезаря, которые состоялись на форуме 18 марта. Антоний приказал глашатаю зачитать список почестей и привилегий, недавно полученных диктатором от сената, и огласить клятву о защите его жизни, данную каждым сенатором. Потом он произнес короткую речь. Он также прочитал завещание Цезаря, по которому диктатор даровал обширные сады около Тибра римскому народу и выделял дополнительную награду в 300 сестерциев (75 денариев) для каждого гражданина. Багряная тога Цезаря, изорванная и залитая кровью, была выставлена на всеобщее обозрение, а по свидетельству некоторых авторов, рядом стояла восковая статуя Цезаря с изображением его ран. Собралась огромная толпа — впоследствии Цицерон назвал ее «городским сбродом», — где присутствовали представители всех римских сословий. Несколько действующих и бывших магистратов попытались поднять погребальное ложе с телом Цезаря, которое собирались отнести на Марсово поле и кремировать рядом с гробницей его дочери, но разгневанная толпа помешала этому. Тело народного героя Клодия было сожжено в сенате, поэтому Цезарь тоже заслуживал похорон на форуме, в самом центре города. Люди разбивали скамьи судебных заседателей и столы торговцев, чтобы разжечь огромный костер. Толпой овладело истерическое настроение. Актеры, нанятые для погребальной процессии в честь Цезаря и его предков, срывали парадные одежды, рвали их на части и бросали в огонь. Его ветераны швыряли в костер свое оружие и доспехи, а женщины добавляли свои лучшие украшения.

Иногда римляне высказывали Цезарю свой протест, но только в тех случаях, когда речь шла о конкретной обиде или несправедливости. Их добрые чувства к человеку, который на протяжении всей своей карьеры последовательно выдвигал меры, направленные на благо широких масс, а не узкого круга элиты, в целом оставались неизменными. В 49 году огромное большинство римлян не пожелало поднять оружие против Цезаря. Тогда, как и теперь, им было гораздо труднее, чем противникам Цезаря в сенате, видеть в нем врага Римской республики, да и в любом случае это понятие -- Республика — понималось по-разному народом и знатью. После похорон начались стихийные бунты и нападения на дома заговорщиков и тех, кто поддерживал их. Преданный сторонник диктатора Гельвий Цинна был растерзан толпой, по ошибке принявшей его за Корнелия Цинну, который был видным критиком Цезаря. Диктатора оплакивали не только римские граждане. По свидетельству Светония, после похорон многие чужеземцы устраивали траурные церемонии по своему обычаю; еврейская диаспора в Риме особенно выделялась в этом отношении [22].

Через несколько недель после убийства один из сподвижников Цезаря пришел к мрачному выводу, что «если Цезарь при всей своей гениальности не смог найти выхода, кто сможет это сделать?». Его предсказание о мятеже в Галлии сразу же после известия о гибели Цезаря оказалось совершенно необоснованным, но он был прав в предположении о том, что гражданская война вскоре возобновится с новой силой. Антоний встал на путь борьбы с заговорщиками. Октавиан, получивший официальное усыновление по завещанию Цезаря и теперь носивший имя Гая Юлия Цезаря Октавиана, проявил замечательную инициативу и уверенность для восемнадцатилетнего юноши: призвав под свои знамена ветеранов приемного отца, он стал важной фигурой, которую больше никто не мог игнорировать. Сначала он выступал в сенате против Антония, но потом дальновидно рассудил, что с консулом можно будет поквитаться после победы над заговорщиками, и присоединился к Антонию и Лепиду во Втором триумвирате. Новая война заставила забыть о милосердии Цезаря и по своей жестокости больше напоминала борьбу между Марием, Цинной и Суллой. Через три года практически все заговорщики были разгромлены и погибли, а некоторые сами покончили с собой. Сенаторское и всадническое сословие подверглось такой чистке по проскрипционным спискам, о какой не мечтал даже Сулла. Со временем Лепид был оттеснен на обочину политической жизни и провел остаток дней в изгнании, пока Антоний и Октавиан боролись за господство над Римом. Последнему было лишь 32 года, когда разгромленный Антоний и Клеопатра совершили самоубийство, сделав его единственным правителем огромной империи. Рим снова стал монархией, хотя ненавистное слово «царь» не употреблялось, и на этот раз перемена оказалась долговечной. Октавиан принял имя Август и выказал больше умения в маскировке своей абсолютной власти, чем его приемный отец. Отчасти это было причиной его успеха, но безжалостность в истреблении и общая усталость от междоусобиц римлян, более десяти лет страдавших от непрерывного кровопролития, помогли убедить элиту, что будет лучше примириться с владычеством Октавиана, чем вернуться к гражданской войне [23].