Ролан Мунье - Убийство Генриха IV

И только Ролану Мунье не надо было никуда перестраиваться. Все это уже было в его старой работе 1964 г.

Значит ли это, что в нынешней ситуации постоянной «смены парадигм» хороший историк должен быть консерватором? Конечно, нет. Достаточно таланта, умения и желания работать и — самостоятельности в выборе исследовательской (да и жизненной) позиции. И поэтому не устарел урок, преподанный нам Роланом Мунье, как не стареет и предлагаемая читательскому вниманию его замечательная книга.

П. Ю. Уваров

В пятницу, 14 мая 1610 года от Рождества Христова, Парижский парламент, первый суд королевства и осколок бывшей королевской курии, заседал не как обычно, во дворце на острове Сите, а в зале монастыря Августинцев, на левом берегу, на «Университетской стороне»: этот монастырь стоял на маленьком рукаве Сены, на набережной Августинцев, неподалеку от Нового моста и улицы Дофины. Так было принято, когда дворец следовало привести в порядок для торжественного въезда в Париж королей и королев. Дворец готовили именно к этому, потому что в воскресенье 16 мая торжественно въехать в Париж должна была королева Мария Медичи. А Генрих IV готовился двинуться со своей армией, насчитывающей, как говорили, более тридцати тысяч человек, в направлении низовий Рейна, на герцогство Юлих, расположенное между Ахеном и Кельном, на герцогство Клеве, что недалеко от Соединенных Провинций, на графство Марк, что на реке Рур. Дело было в спорном наследстве. Его присвоение могло изменить баланс сил в Священной римской империи: император, глава Австрийского дома, объявил о секвестре спорных территорий, чтобы разрешить конфликт между претендентами. Можно было опасаться, что он распорядится этими землями, чтобы оделить своих друзей, или же узурпирует их сам. Генрих IV, ведя борьбу с притязаниями Австрийского дома на создание всемирной монархии, поддерживал в пику императору права двух протестантских князей — курфюрста Бранденбургского и пфальцграфа Нейбургского. Прежде чем отправиться на войну, король Франции объявил регентшей на время своего отсутствия королеву Марию Медичи, потому что его сыну Людовику, будущему Людовику XIII, не было и девяти лет, и велел накануне, в четверг, 13 мая, короновать и помазать свою жену в Сен-Дени, чтобы укрепить ее авторитет и власть. Вот почему были необходимы торжественный въезд в столицу и приготовления, повлекшие за собой временное перемещение парламента.

Послеполуденное заседание парламентариев в монастыре Августинцев шло, как всегда, важно и неспешно. Первый президент г-н де Арле пребывал дома, в постели, ибо страдал подагрой, и председательствовал г-н Потье. «В четыре с половиной часа, когда г-н Ле Бре, королевский адвокат, произносил речь в защиту г-жи де Живри, было замечено, что адвокаты и прокуроры шепчутся между собой. Было слышно шушуканье и видно, что сидящие в зале встают, выходят, заходят и движутся, словно пораженные неким новым слухом, что чрезвычайно мешало г-ну королевскому адвокату» [20] Bibl. Nat. Ms. Dupuy 90. Relation Gillot, f 30. . Другой королевский адвокат, г-н Сервен, «призвал всех сесть и замолчать. Г-н Ле Бре продолжил, и по завершении его речи г-н председатель, заслушав мнения господ советников, присутствующих на заседании, объявил, что суд направляет обе стороны в Совет», то есть передает тяжбу на рассмотрение Королевского совета. «Г-н Сервен немедля велел передать г-ну президенту, дабы тот велел приставу стукнуть об пол жезлом, как принято делать, когда пробил час. Общество, поднявшись, удалилось в маленькую низкую комнатку близ того места, где происходило заседание. Г-н Сервен сообщил: один из его людей сказал ему, что некий дворянин велел ему передать, будто бы король у себя в карете был ранен. Однако слух ширился, и уже все дворяне скакали верхами по улицам, с обнаженными шпагами, и на Новом мосту вмиг появились гвардейцы короля, к великому удивлению всего города». А вот «господа из парламента не были уверены в правдивости сказанного». Некоторые из них удалились по домам. Оставшиеся сочли нужным запросить г-на первого президента, «каковой послал сказать г-ну президенту Потье, что просит его не покидать монастырь Августинцев и задержать всех господ советников, которые там остались. И что он будет у них столь же скоро, как и пристав, что он велел одевать себя, дабы его принесли». Пока первый президент готовился, прибыл мэтр Луи Доле, адвокат парламента и генеральный прокурор королевы, который от имени последней «сказал ему: пусть в связи с этим злополучным и плачевным происшествием направится в парламент, дабы собрать общество, и не побуждает оное ни к чему, пока не получит от нее вести, мол, она этого желает и ожидает от него. Тогда означенный господин первый президент попросил советника парламента, каковой был у него и теперь возвращался к Августинцам, сказать г-ну президенту Потье: пусть тот велит приставам идти по домам всех господ из общества и оповестить их, дабы немедля прибыли к Августинцам, что и было исполнено.

Некоторые из членов общества, получив это извещение, полностью уверились в смерти короля, однако не оглашали этого мнения открыто. Большинство же полагало только, что король ранен, говоря, что это пустое.

Когда г-н первый президент прибыл и сел на свое место, г-н де Бомон, его сын, велел передать через пристава, что ему поручено королевой обратиться к суду; его впустили. Он сказал, что королева велела ему прибыть в парламент от ее имени и сказать: она просит суд совместно обдумать все, что необходимо сделать в столь чрезвычайном случае, принять доброе решение, причем столь срочно, насколько возможно, и дать об этом знать ей. На что г-н первый президент сказал: „Вы можете доложить королеве, что видели общество собравшимся именно ради того, чего она желает, и весьма настроенным послужить королю и государству"». Парламент был готов принять решение, но нужно было знать какое. Что в действительности сталось с королем? Суд решил отправить людей короля в Лувр, чтобы выяснить истину о предполагаемой смерти государя. В отсутствие прокурора Его Величества туда отправились два королевских адвоката и увидели удручающее зрелище. «Невозможно выразить на письме изумление и скорбь, каковые читались на лицах собравшихся и выражались жестами, печалью во взглядах и невероятным молчанием, прерываемым вздохами». По возвращении королевские адвокаты обнаружили общество сильно пополнившимся. Они сказали, что нашли королеву «весьма заплаканной», при ней были король — ее сын, г-н канцлер, несколько принцев и сеньоров, и, «заливаясь слезами», признали, что видели на ложе тело покойного короля. Тогда-то это собрание важных, суровых, сдержанных людей разразилось «такими поразительными криками и стенаниями и такими слезами, исторгнутыми из глубины сердца, что можно было понять: каждый оплакивает своего отца и короля» [21] Все приводится в соответствии с описанием Gillot. OP. cit. .