Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

«Chronica majora» («Большая хроника», как правило, называемая просто «Хроника») — главное его сочинение, используемое современной исторической наукой. Но для людей Средневековья основной интерес представлял сборник исторических анекдотов «Flores historiarum» («Цветы истории»), а также биографические и агиографические сочинения: «Житие двух королей Оффа» и написанные аллитерированным англосаксонским стихом четыре жития великих английских святых — святого Альбана, святого Эдуарда Исповедника, святого Фомы Бекета и святого Эдмунда Рича (как и Фома, архиепископа Кентерберийского), и в меньшей степени его «История англов» («Historia Anglorum») и два сочинения, посвященные его монастырю. Некоторые особенности сочинений Мэтью Пэриса и их традиция придают им самобытность: многие из них сохранились в автографах, и некоторые даже украшены его рисунками [718]. Чтобы снять все вопросы о его имени, уточним, что Мэтью Пэрис — англичанин, и имя Пэрис было патронимом, достаточно распространенным в Англии ХIII века, и не предполагает ни французского происхождения, ни учебы в Парижском университете. Впрочем, у Мэтью вообще не было университетского образования.

«Chronica majora», в которой выведен Людовик Святой, — продолжение хроники предшественника Мэтью в Сент-Олбансе Роджера Вендоверского; хронику Роджера Мэтью весьма добросовестно скопировал до 1236 года, после этой даты она — его собственное сочинение [719]. Хотя это всеобщая хроника, но в центре ее — монастырь Сент-Олбанс, прекрасный хранитель сведений о христианском мире, но прежде всего — о Франции и Англии и в первую очередь — о Папстве и империи. В то же время Мэтью не подвергает полученные им сведения никакой верификации, никакой критике, поэтому у него часты ошибки (например, он называет Альфонсом — действительно, распространенное имя среди королей Кастилии — короля Фердинанда III, о котором отзывается весьма положительно), а к его хронологии следует относиться с осторожностью. Он в основном собиратель и распространитель слухов и сплетен. Не следует искать у него правдивости фактов, событий и персонажей, он — лишь отголосок того, о чем в то время говорилось в христианском мире.

Мэтью ощущал себя англичанином, но не любил короля Англии Генриха III (а еще меньше — его отца, недоброй памяти Иоанна Безземельного), хотя, вероятно, был его приближенным. Он неизменно называет его «король Англии» ( rex Angliae ), тогда как, упоминая Людовика IX, почти всегда использует лестные эпитеты. Ему присуще сознание превосходства клириков, но он — монах старинного образца и не любит братьев нищенствующих орденов. Мэтью вообще отвергает всякое новаторство и, в частности, все новое налогообложение, все налоги. Он питает ярую враждебность к Папству, фискальная алчность которого непрестанно росла, и пессимистически относится к современному миру и его развитию. В конце каждого года Мэтью отмечал в хронике выдающиеся события года, как это делают в наше время некоторые газеты. Но у него речь, как правило, идет о небесных предзнаменованиях (кометы), о появлении чудовищ, о засухах, наводнениях, неурожаях. У Мэтью не было четкой исторической концепции, кроме утверждения воли Божией, несущей с собой прежде всего кару за человеческие пороки. Впрочем, отдельные люди внушают ему уважение, например, император Фридрих II, личностью которого он был очарован, хотя и видел в нем тирана. Не устояв перед влиянием сильных личностей, он поддается обаянию того или иного восточного правителя, даже мусульманина. Интересно то, каким ему видится противоположение людей Запада и Востока (так он их определяет): некое относительное равнодушие заставляет его признать качества такого-то султана или даже достоинства, которыми люди Востока превосходят западноевропейских христиан. В этом его сходство с Людовиком Святым, который при случае воздает по достоинству своим восточным противникам, не прощая им только того, что они поклоняются этому ужасному Магомету. Мэтью умеет наблюдать, рассказывать и рисовать, что, как известно, встречается не так часто. Он — ангажированный свидетель, без критической жилки, без возвышенных взглядов, обращенный в прошлое, но талантливо доносящий слухи и образы христианского мира.

Похоже, он изменил мнение о Людовике Святом и его матери, неразрывно связанной с ним, так как Людовик и Бланка образуют союз, который воспринимается как правящий Францией до смерти Бланки в конце 1252 года. Когда матери Людовика Святого не стало, Мэтью Пэрис воздает ей по заслугам, вознося хвалу ее благочестивой смерти монахини в Мобюиссоне и описывая ее такими возвышенными словами: «Итак, Бланка была великодушной: по рождению — женщина, по характеру — мужчина, новая Семирамида, благословение века, она оставила безутешным Французское королевство» [720]. Жизнь ее — сплошные горести: безвременная смерть мужа Людовика VIII, забота об управлении королевством, слабое здоровье сына, его крестовый поход, плен, позорная гибель в крестовом походе второго сына, графа Роберта I Артуа, сначала бежавшего от мусульман, а потом убитого, неизлечимая болезнь третьего сына Альфонса, которого парализовало; наконец, слухи, из которых она узнала, что ее старший сын король Людовик хочет провести остаток своих дней в Святой земле и там умереть, променяв свое земное королевство на Царство Небесное. Именно в этом типичный прием Мэтью Пэриса: восхваление, выделение мелочей, подчеркивание, без сгущения красок, несчастий и слабостей. Порой создается впечатление, что ему доставляет какое-то невероятное удовольствие говорить о каре за тайные грехи. И Людовик Святой для него не исключение.

До крестового похода в Египет действия короля Франции представляют интерес для Мэтью Пэриса главным образом в трех областях: военно-политические мятежи, происходившие в годы его несовершеннолетия и юности, проявления его набожности в приобретении реликвий и отношения с королем Англии. В отношении свидетельств французских современников его выбор не оригинален. Юный Людовик IX видится ему существом хрупким и по комплекции, и по состоянию здоровья. В 1242 году, когда Людовику 28 лет и когда во французском войске после победы при Тайбуре вспыхивает эпидемия, он пишет об опасениях, которые внушала эта субтильность: «Король вообще был юным, изнеженным и хрупким» [721]. Он оставляет набросок образа Людовика, каким он виделся в христианском мире. Здесь все тот же непреходящий страх за королевских детей. Людовик едва вышел из детского возраста, он — iuvenis [722]. Еще свежо воспоминание о преждевременной, в тридцать девять лет, смерти отца, Людовика VIII: «Французы ужасно боялись потерять своего короля, как они неожиданно потеряли его отца Людовика при Авиньоне» [723]. Ведь наследственность особенно сильна у королей: каков отец, таков и сын — и в жизни, и во всем остальном. Бог и сотворенная им природа в данном случае объединяют свои усилия.