Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Будучи, как и Жоффруа, монахом ордена проповедников, Гийом Шартрский подчеркивает расположение Людовика к братьям нищенствующих орденов и говорит о щедрых милостях, оказанных монастырям этих орденов. К числу редкостных, окрашенных его личностью моментов повествования относится пространный, изобилующий деталями рассказ о смерти короля, очевидцем которой он тоже был.

После смерти Людовика он превращает его в идеал христианского государя, в образец для подражания всем остальным королям, в короля-Солнце [537] [538].

Но его исключительным вкладом является изложение почти на пяти страницах ровно семнадцати живо описанных чудес, надлежащим образом проверенных и засвидетельствованных. Эти чудеса были явлены на протяжении 1271–1272 годов. И датированы. Это, по сути, и есть те события, на основе которых оказалось возможным построить святость Людовика IX. Его жизнь измеряется добродетелями, ценность которых ни с чем не сравнима, и святость короля не зависит от человеческой хронологии.

Третий агиограф Людовика Святого — францисканец Гийом де Сен-Патю, исповедник королевы Маргариты с 1277 года и почти до самой ее смерти в 1295 году, а затем — исповедник ее дочери Бланки, вдовы инфанта Фердинанда Кастильского. Он кажется a priori наименее достоверным, если не самым неинтересным, поскольку писал после канонизации Людовика Святого, вероятно в 1303 году, по прошествии более тридцати лет после смерти короля, которого не знал. И все же, вероятно, именно Гийом де Сен-Патю дает нам наиболее полную информацию и повествует о святости Людовика Святого и о том, что сделало его достойным памяти, лучшим среди его современников. Он использовал и, вероятно, почти дословно следовал досье процесса канонизации Людовика IX, которое дошло до нас лишь в отрывках, благодаря которым можно по достоинству оценить приверженность Гийома этому важному документу [539]. Он, скорее, дает нам не сложившийся образ Людовика Святого, а образ в процессе его становления. По обыкновению XIII века Гийом де Сен-Патю составил, с одной стороны, «Житие» и в то же время, совершенно неизбежно, реестр чудес, официально признанных комиссией по канонизации.

Вообще францисканец, должно быть, пользовался не полным текстом показаний трехсот тридцати свидетелей, а резюме, в которое входило официальное, но не дошедшее до нас «Житие», одобренное курией ( Vitaper curiam approbata ). Затем исповедник королевы слегка обработал это официальное резюме, а какой-то безымянный переводчик перевел с латинского языка на французский тексты «Жития» и «Чудес»: мы располагаем именно этим переводом [540]. Итак, в настоящее время насчитывается шестьдесят пять чудес, входящих в обособленное собрание, то есть отныне в агиографии Людовика Святого достигнуто равновесие между житиями и чудесами. Очевидно, Людовик Святой, согласно пожеланиям Церкви со времени Иннокентия III, не совершал чудес до смерти, отсюда некоторый перевес в сторону жития (то есть добродетелей и благочестия) в свидетельствах, предшествующих процессу канонизации. Во всяком случае, можно сказать, что канонизация привела к изменению в образе Людовика Святого с духовно-нравственного влияния в сторону чудотворства — и все же нищенствующие монахи, сочинившие «Житие» Людовика Святого, сами были весьма чувствительны к чудесам, и Папской курии пришлось учитывать это «Житие». «Приложение к житию», возникшее между 1270 и 1297 годами, было составлено в пользу чудотворца.

Следует обратиться к показаниям свидетелей процесса, ибо Гийом де Сен-Патю, создавая образ Людовика Святого, больше полагается на них, чем на письменные свидетельства или на услышанное от других людей. Людовик Святой Гийома де Сен-Патю — это коллективное творчество свидетелей процесса. Вполне очевидно, речь идет о свидетелях «Жития», которых насчитывалось тридцать восемь [541].

Представляет интерес тот иерархический порядок, в каком приводит эти свидетельства Гийом. Сначала идут два родственника святого короля, — сын и преемник Филипп III и брат Карл Анжуйский, король Сицилии; затем два епископа Эврё и Санлиса; далее три аббата любимых аббатств Людовика Святого — аббата Сен-Дени, бенедиктинца и регента королевства во время Тунисского крестового похода, и двух цистерцианских аббатов Ройомона и Шаалиса; за ними следуют девять баронов, среди них Пьер, граф Алансонский, сын святого короля, Иоанн Акрский, сын короля Иерусалима, кузен святого и кравчий Франции, Симон де Нель, второй регент во время Тунисского похода, Пьер де Шамбли, коннетабль Филиппа III, Жан Жуанвиль, сенешал Шампани, приближенный святого, который впоследствии станет автором знаменитого жизнеописания короля. Далее следуют два клирика короля, пять братьев проповедников, один цистерцианец, семь слуг святого, в том числе два повара, три горожанина, три сестры монахини и королевский хирург. В трех основных группах всех этих приближенных (родственники короля, бароны, слуги и несколько горожан) насчитывается двадцать два мирянина и всего шестнадцать клириков, в том числе два прелата, три аббата, два клирика Королевского суда, пять братьев проповедников, один цистерцианец и три монахини.

Этот святой — мирянин и король, поэтому здесь преобладают миряне и приближенные короля, но следует отметить, что о ментальности и благочестии этих мирян известно, что они весьма близки к духовности и благочестию клириков, рядом с которыми жили. Тем не менее этот святой представлен как святой преобладающим числом францисканцев, составивших треть церковных свидетелей, да еще францисканским редактором его «Жития», и если в его пользу свидетельствовали три монахини, то ни одна из женщин его семейства не была приглашена выступить в качестве свидетельницы.

Интересно также отметить, откуда были родом и где жили эти свидетели, что также дает представление о пространстве, в котором пребывал король. За исключением того большинства лиц, которые нередко бывали с ним во время двух великих испытаний, двух крестовых походов, за исключением членов его семьи, остальные прибыли из диоцезов Эврё, Санлиса, Бове, Нуайона, Парижа, Шалона, Шартра, а двое слуг были бретонцами из диоцеза Нанта. Это святой Иль-де-Франса и соседних с ним территорий и крестового похода.

Гийом де Сен-Патю заботливо привел в порядок сведения, почерпнутые им из канонизационного досье [542]. «Житие» начинается и заканчивается тремя вполне биографическими главами. Первые две рассказывают о детстве и юности святого, впрочем без особых деталей, при этом часто упоминается мать (Людовик и Бланка просто неразлучны) и его прекрасное воспитание. Последняя повествует о его смерти и поддерживает версию, согласно которой в уста умирающего короля были вложены слова: «О, Иерусалим! О, Иерусалим!»