Сергей Платонов - Полный курс лекций по русской истории. Часть 2

Исследователи замечали, конечно, тесную связь между всеми этими реформами и обычными жалобами земщины в первой половине XVII столетия, но недавно только в научное сознание вошла идея о том, что выборным людям пришлось не только «слушать» Уложение, но и самим выработать его. По ближайшему рассмотрению оказывается, что все крупнейшие новизны Уложения возникли по коллективным челобитьям выборных людей, по их инициативе, что выборные принимали участие в составлении и таких частей Уложения, которые существенно их интересов не касались. Словом, оказывается, что, во-первых, работы по Уложению вышли за пределы простой кодификации, и, во-вторых, что реформы, проведенные в Уложении, основывались на челобитьях выборных и проведены к тому же согласно с духом челобитий.

Здесь-то и кроется значение Земского собора 1648–1649 гг.: насколько Уложение было реформой общественной, настолько оно в своей программе и направлении вышло из земских челобитий и программ. В нем служилые классы достигли большего, чем прежде, обладания крестьянским трудом и успели остановить дальнейший выход вотчин из служилого оборота. Тяглые посадские общины успели добиться обособления и защищали себя от вторжения в посад высших классов и от уклонений от тягла со стороны своих членов. Посадские люди этим самым достигли облегчения тягла, по крайней мере в будущем. Вообще же вся земщина достигла некоторых улучшений в деле суда с боярством и духовенством и в отношениях к администрации. Торговые люди на том же соборе значительно ослабили конкуренцию иностранных купцов через уничтожение некоторых их льгот. Таким образом, велико ли было значение выборных 1648 г., решить нетрудно: если судить по результатам их деятельности, оно было очень велико.

Такова была победа средних классов на соборе 1648 г. От нового закона они выигрывали, а проигрывали их житейские соперники, стоявшие наверху и внизу тогдашней социальной лестницы. Как в 1612–1613 гг. средние слои общества возобладали благодаря своей внутренней солидарности и превосходству сил, так в 1648 г. они достигли успеха благодаря единству настроения и действия и численному преобладанию на соборе. И все участники «великого земского дела», каким было составление Уложения, понимали важность минуты. Одних она радовала: те, в чью пользу совершалась реформа, находили, что наступает торжество справедливости.

«Нынеча государь милостив, сильных из царства выводит, — писал один дворянин другому, — и ты, государь, насильства не заводи, чтобы мир не поведал!»

Некоторые даже находили, что следует идти далее по намеченному пути перемен. Так, курские служилые люди были недовольны своим выборным на соборе Малышевым и «шумели» на него, по одному выражению, за то, что «у государева у Соборного уложенья по челобитью земских людей не против всех статей государев указ учинен», а по другому выражению, за то, что «он на Москве розных их прихотей в Уложенье не исполнил». Но если одни хотели еще больше, чем получили, то другим и то, что было сделано, казалось дурным и зловещим. Закладчики, взятые из льготной частной зависимости в тяжелое государево тягло, мрачно говорили, что «ходить нам по колено в крови». По их мнению, общество переживало прямую смуту («мир весь качается»), и обездоленной Уложением массе можно было покуситься на открытое насилие против угнетателей, потому что этой массы будто бы все боялись. Не одно простонародье думало таким образом. Патриарх Никон подвергал резкой критике Уложение, называя его «проклятою» и беззаконною книгой. По его взгляду, оно составлено «человеком прегордым», князем Одоевским несоответственно царскому указанию и передано Земскому собору из боязни пред мятежным «миром». Он писал:

«То всем ведомо, что собор был не по воли, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинныя правды ради».

Разумеется, Никона волновали иные чувства, чем боярских закладчиков, в большой записке он доказывал, что первоначальные намерения государя заключались в том, чтобы просто собрать старые законы «ни в чем же отменно» и преподать их светскому обществу, а не патриарху и не церковным людям. Обманом же «ложнаго законодавца» Одоевского и междоусобием от всех черных людей вышел «указ тот же патриарху со стрельцом и с мужиком» и были допущены вопиющие нарушения имущественных и судебных льгот духовенства в новых законах, испрошенных земскими людьми. Поэтому Никон не признавал законности Уложения и не раз просил государя Уложение «отставить», т. е. отменить. Таково было отношение к собору и его Уложенной книге у самого яркого представителя и тогдашней иерархии. Можем быть уверены, что ему сочувствовали и прочие; реформа Уложения колебала самый принцип независимости и особенности церковного строя и подчиняла церковные лица и владения общегосударственному суду; мало того, она больно затрагивала хозяйственные интересы церковных землевладельцев. Сочувствия к ней в духовенстве быть не могло, как не могло быть и сочувствия к самому Земскому собору, который провел реформу. Боярство также не имело основания одобрять соборную практику 1648 г. В середине XVII столетия из рассеянных смутой остатков старого боярства как княжеского происхождения, так и с более простым «отечеством» успела сложиться новая аристократия придворно-бюрократического характера. Не питая никаких политических притязаний, это боярство приняло «приказный» характер, обратилось в чиновничество и, как мы видели, повело управление мимо соборов. Хотя новые бояре и их помощники, дьяки, сами происходили из рядового дворянства, а иногда и ниже, тем не менее у них был свой гонор и большое стремление наследовать не только земли старого боярства, но и землевладельческие льготы старого типа, когда-то характеризовавшие собой удельно-княжеские владения. Обработанные И. Е. Забелиным документы вотчин знаменитого Б. И. Морозова вводят нас в точное разумение тех чисто государственных приемов управления, какие существовали во «дворе» и в «приказах» Морозова. Вот эта-то широта хозяйственного размаха, поддерживаемая льготами и фактической безответственностью во всем, и послужила предметом жалоб со стороны мелкопоместного служилого люда и горожан. Уложение проводило начало общего равенства перед законом и властью («чтобы Московскаго государства всяких чинов людям, от большаго и до меньшаго чину, суд и расправа была во всяких делех всем ровна») и этим становилось против московского боярства и дьячества за мелкую сошку провинциальных миров. Притязания этой сошки охранить себя посредством соборных челобитий от обид насильников московская администрация свысока называла «шумом» и «разными прихотьми», а шумевших — «озорниками». Тенденция Уложения и челобитья соборных людей никак не могли нравиться московской и боярской и дьяческой бюрократии.