Адам Туз - Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916–1931 годы

Официальная реакция Америки на план Кейнса была не столь оскорбительна, как реакция на предложения французов. Тем не менее это был решительный отказ [867] Baker, Woodrow Wilson, vol. 3, p. 344–346. . Министерство финансов сочло этот план еще одной попыткой европейцев превратить Америку в основного претендента на получение репараций, а это ставило под угрозу кредитоспособность самой Америки [868] Ibid., p. 373–375. . План Кейнса обрекал мир на небывалое увеличение числа сомнительных долгов, ускоренную инфляцию и закрепление роли государства в мировой экономике, что уже стало причиной стольких разногласий [869] L. Gardner, Safe for Democracy: The Anglo-American Response to Revolution, 1913–1923 (Oxford, 1987), p. 247; F. Costigliola, Awkward Dominion: American Political, Economic, and Cultural Relations with Europe, 1919–1933 (Ithaca, NY, 1987), p. 35. . Неослабевающее давление со стороны Конгресса, требовавшего сокращения налогов, исключало списание военных долгов Европы перед США [870] Two Peacemakers, p. 196–203. . Вашингтон не мог не понимать, что немедленное погашение союзнических долгов приведет к глубокому кризису. В сентябре 1919 года администрация Вильсона объявила двухгодичный мораторий на выплату процентов по долгам союзников [871] B. D. Rhodes, «Reassessing „Uncle Shylock“: The United States and the French War Debt, 1917–1929», The Journal of American History 55 (March 1969), p. 791. . Но Вашингтон дал ясно понять, что эту одностороннюю уступку не следует воспринимать как часть крупной сделки. В конце концов и проценты, и основная сумма долга должны быть выплачены. Министерство финансов предостерегало должников от любых попыток создания общего фронта. Переговоры будут вестись с каждой европейской страной по отдельности. Никакой связи между военными долгами и репарациями не будет.

Тем временем Франции отчаянно не хватало долларов. Осенью возникла опасность объявления дефолта по нескольким крупным муниципальным долгам в Нью-Йорке [872] Silverman, Reconstructing Europe, p. 171, 205–211. . Министерство финансов США нехотя снизошло к новому обращению Франции на Уолл-стрит, подчеркнув при этом, что американские инвесторы ожидают получить не менее 6 % в качестве дохода, причем в долларах, а не в девальвированных франках. Как оказалось, министерство финансов было настроено слишком оптимистично. На Уолл-стрит Париж понял, что при невыплаченной союзниками задолженности в размере 3 млрд долларов ему будет трудно вести переговоры даже о краткосрочных кредитах. В ФРС считали, что французам повезет, если они найдут того, кто возьмется кредитовать их даже на жестких условиях – 12 % годовых. Кнут, которым грозило министерство финансов США, и условия на рынках частного капитала демонстрировали европейцам, что такое настоящий «мир без победы».

В начале ноября 1924 года Адольф Гитлер, находясь в тюрьме в Ландсберге, размышлял о своей первой неудачной попытке ниспровергнуть послевоенный мировой порядок. В своей «Майн кампф» (Mein Kampf) он описывает, как ноябрьским утром 1918 года очнулся полуслепым в военном госпитале и узнал о том, что объявлено перемирие, а Германия охвачена революцией. Он решил стать политиком, чтобы сражаться против нового мира, который возник так неожиданно [873] A. Hitler, Mein Kampf (Munich, 1925–1927). . Бенито Муссолини стал политиком еще до войны. Но и его война изменила, как она изменила и Гитлера. И хотя Муссолини сумел добиться успеха и воспользоваться послевоенным кризисом, а Гитлеру этого сделать не удалось, их методы и основные взгляды на историю очень во многом совпадали. Современная Италия, как и современная Германия, существовала на протяжении жизни чуть больше чем трех поколений, возникнув в результате конвульсивного распада постнаполеоновского порядка в Европе середины XIX века. Гитлера и Муссолини объединяла их сходная реакция на мировой кризис, вызванный Первой мировой войной. Им предстояло действовать в условиях мирового порядка, установленного «Большой тройкой» в Версале. Как говорил в мае 1919 года Ллойд Джордж, находясь в кругу близких к Вильсону людей, «пока Америка, Британия и Франция вместе, мы в состоянии удержать мир от развала» [874] H. J. Burgwyn, The Legend of the Mutilated Victory: Italy, the Great War, and the Paris Peace Conference, 1915–1919 (Westport, CT, 1993), p. 300. .

Гитлера и Муссолини преследовал вопрос: что припасла история для Германии и Италии, если сказанное Ллойд Джорджем было правдой? Послевоенная карьера Муссолини и Гитлера начиналась не с презрения к западным демократиям, как могло показаться, если судить по их фанфаронству 1930-х годов. После окончания Первой мировой войны они смотрели на западные державы со смесью трепета, страха, зависти и негодования. Весной 1919 года Муссолини называл Италию «пролетарской нацией» [875] Falasca-Zamponi, Fascist Spectacle (Berkeley, CA, 1997), 32, p. 163–164. . Экономическая и военная мощь «Большой тройки» была очевидной. Но говорить в 1919 году о том, что век демократической политики подходил к концу, тоже было нельзя. До сих пор ни одному человеку не удавалось достичь такой мировой известности, как Вудро Вильсону. Но для Муссолини и Гитлера образцом действительно популярного современного политика был не Вильсон, а Ллойд Джордж [876] О Муссолини см.: A. Mayer, Politics and Diplomacy: Containment and Counter-Revolution at Versailles, 1918–1919 (New York, 1967), p. 206–207; P. O’Brien, Mussolini in the First World War: The Journalist, the Soldier, the Fascist (Oxford, 2005), p. 151. О Гитлере см.: Mein Kampf, p. 712–713. . Именно британский лидер военного времени в глазах Муссолини и Гитлера олицетворял общедоступную и популярную идеологию, питавшую энергией всю империю. Будущее оставалось за западными державами, всемогущими защитниками нового порядка, если только бунтарям не удастся выступить против их власти, основанной на подавлении.

В судьбоносные недели марта-июня 1919 года Муссолини и Гитлер еще не были заметны в толпе, хотя Муссолини уже начал выделяться. Но и в Италии, и в Германии националисты пользовались широкой поддержкой. Миллионам людей не нравилось место, которое их странам отвели в Париже при установлении нового порядка. Надо постараться добиться своей самостоятельности, пока не стало слишком поздно… тем не менее, когда настало время – 28 июня 1919 года, представители Италии и Германии подписали Версальский договор. Споры между Британией, Францией и США показали нам, почему достигнутый мир оказался столь аморфным. В борьбе Германии и Италии за свое признание мы видим силы, сохранявшие мир.

После того как летом 1918 года было отбито последнее наступление австрийских частей на реке Пьяве, итальянская армия готовилась к мощной наступательной операции, назначенной на 24 октября, в годовщину Капоретто. В течение нескольких дней австро-венгерская армия была разгромлена, и империя Габсбургов пала. Зимой 1918/19 года перед политическим классом Италии встал вопрос: что делать с этой с таким трудом доставшейся победой. В первой половине 1918 года, как казалось, все еще сохранялась возможность перехода премьер-министра Орландо на левоцентристские позиции, вследствие чего Италия станет инициатором процесса самоопределения по всей Адриатике. Но в декабре Сидней Соннино все еще занимал пост министра иностранных дел, а широкая коалиция, собранная Орландо после катастрофы под Капоретто, продолжала рассыпаться. В отставку подали Биссолати, видный социалист, выступавший за продолжение войны, и проамерикански настроенный министр финансов в правительстве Орландо Франческо Нитти. Это улучшило настроение тех, кто выступал за Лондонский договор, предусматривавший аннексии. Но движение наблюдалось и в рядах крайне левых. Возможностей компромисса становилось все меньше. Приезд в Италию президента Вильсона в январе 1919 года собрал толпы людей. Но, когда вскоре после отъезда Вильсона Биссолати попытался изложить свои взгляды на Лигу Наций на митинге в Милане, он был освистан толпой, в первых рядах которой находился Муссолини [877] Mayer, Politics and Diplomacy, p. 219–220. .