Адам Туз - Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916–1931 годы

Вильсон планировал выступить с обращением к Конгрессу несколькими днями позже, но что он мог добавить к тому, что уже сказал Ллойд Джордж? Хауз был непоколебим: «Я настаивал на том, что ситуация стала более благоприятной и нисколько не ухудшилась». Ллойд Джордж лишь развеял атмосферу возможных разногласий между США и Лондоном. И президенту тем более «надо было действовать. Обращение президента произведет такое впечатление, что о речи Ллойда Джорджа забудут, и президент, обращаясь к Антанте, вновь будет на самом деле… обращаться к либералам всего мира» [577] C. Seymour (ed.), The Intimate Papers of Colonel House (Boston, MA, 1926-8), vol. 3, р. 341. . Хауз оказался прав. А то, что мировое мнение было готово не просто уделить особое внимание «14 пунктам» Вильсона, но найти в них фразы, которые на самом деле принадлежали Ллойду Джорджу, а не Вильсону, предвещало новое развитие событий. Однако нельзя закрывать глаза на то, что столь уверенная позиция руководителей Британской империи в ноябре 1918 года была обусловлена их уверенностью в том, что они сумели обеспечить безопасность основ империи как основы нарождающегося либерального мирового порядка.

Франция, Британия и Италия переживали кризис политической легитимности, который уже подкосил Россию и вскоре должен был привести к краху Центральных держав. Но население стран Антанты не выходило на улицы, а их армии воевали на фронтах за счет того, что экономика этих стран оставалась на высоком уровне. Даже самые богатые из втянутых в сражения Первой мировой войны стран не были богатыми по современным понятиям. Уровень доходов на душу населения в предвоенной Франции и Германии можно сравнивать с показателями, характерными для современных Египта или Алжира, притом что уровень технологий на транспорте, в связи и здравоохранении был значительно ниже. Но при этом в 1918 году основные воюющие страны расходовали на военные нужды не менее 40 % общего валового продукта. Это был решающий момент, когда складывалось современное понимание экономического потенциала. Еще в 1914 году устоявшиеся либеральные стереотипы указывали на то, что в условиях глобализации мировой экономики длительные войны будут невозможны. Торговый и финансовый коллапс уже через несколько месяцев вынудит прекратить военные действия. И такой кризис действительно случился осенью 1914 года, когда финансовые рынки пошли вверх, а акции оборонной промышленности стали падать. И то и другое удалось преодолеть лишь в результате решительного вмешательства государства. Центральные банки приняли на себя управление рынками денег в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Берлине [578] W. L. Silber, When Washington Shut down Wall Street: The Great Financial Crisis of 1914 and the Origins of America’s Monetary Supremacy (Princeton, NJ, 2007). . Было установлено жесткое регулирование экспорта и импорта и введены карточки на дефицитные виды сырья и продовольствия. Мобилизация промышленности и внедрение технологических новинок не только не способствовали ограничению военных действий, но и раскручивали маховик войны [579] H. Strachan, The First World War, vol. 1, To Arms (Oxford, 2001). . Эти колоссальные затраты породили три новые концепции современной экономики, из которых две стали частью общепринятого описания войны, а третья, что примечательно, во многом оказалась забытой.

Первой моделью экономики, порожденной войной, была независимая государственная плановая экономика. В мае 1918 года Ленин объяснял свою ориентацию на Германию только ссылками на ее высочайшие достижения в современной экономике и промышленности [580] V. Lenin, «„Left-Wing“ Childishness», April 1918, in V. I. Lenin, Collected Works, vol. 27 (Moscow, 1972), 323–334; В. И. Ленин. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. М., 1969, с. 76. . Именно в Германии, утверждал он, зародилась такая форма капитализма, которая станет краеугольным камнем социалистического будущего. Вальтер Ратенау, директор международной электротехнической группы AEG, стал признанным представителем новой капиталистической формации, предусматривавшей гармоничное взаимодействие корпораций с государственной властью [581] Пример, иллюстрирующий влияние, которым пользовался Ратенау, приводится в: A. Dauphin-Meunier, «Henri de Man et Walther Rathenau», Revue Européenne des Sciences Sociales 12, no. 31 (1974), р. 103–120. . Ирония состояла в том, что в данном случае Германия представлялась как олицетворение организованной плановой экономики, хотя еще в 1916 году была совершенно очевидна ее неспособность привести организацию экономики и производства в соответствие со своими военными потребностями. Осенью 1916 года Гинденбург, тщетно пытаясь превзойти успех министра по делам вооружений Ллойда Джорджа, предложил свою программу развития вооружений [582] G. Feldman, Army, Industry and Labour in Germany, 1914–1918 (Oxford, 1992). . К 1918 году производственные мощности Антанты и Америки, достигнутый уровень кооперации и готовности идти на определенный риск позволили союзникам достичь сокрушительного превосходства [583] T. S. Broadberry and M. Harrison (eds), The Economics of World War I (Cambridge, 2005); K. D. Stubbs, Race to the Front: The Material Foundations of Coalition Strategy in the Great War, 1914–1918 (Westport, CT, 2002). . По всем направлениям союзнические армии вступили в эру новых технологий. 8 августа 1918 года в разгар наступления на линии обороны Гинденбурга 2 тысячи самолетов союзников обеспечили подавляющее превосходство в воздухе. Германские эскадрильи, одной из которых командовал Герман Геринг, численно уступали противнику в соотношении 1:5. На земле разница была еще заметнее. К 1917 году все операции французской и британской пехоты осуществлялись при поддержке сотен танков. У Германии танков были единицы.

Но основное различие состояло в огневой мощи. Артиллерия достигла наивысшего уровня развития в 1918 году. 28 сентября 1918 года в ходе подготовки к решающему прорыву германской линии обороны британская артиллерия в течение продолжавшегося круглые сутки обстрела позиций противника израсходовала 1 млн снарядов – 11 снарядов в секунду в течение 24 часов [584] J. Termine, White Heat: The New Warfare 1914–1918 (London, 1982). .

В ноябре 1918 года плановая экономика Германии уступила другой, еще более мощной экономической концепции – триумфальной модели «демократического капитализма». Сердцевиной военной экономики демократических стран стала многообещающая экономическая мощь США. Первая мировая война стала рубежом, на котором богатство Америки сделало зримый отпечаток на истории Европы. Разъезжавший по всему миру инженер и филантроп Герберт Гувер выступал в роли первого именитого посланника американского изобилия. Его организации, занимавшиеся обеспечением продовольственной помощи, начали свою деятельность в оккупированной Бельгии, а затем развернули ее по всей территории охваченной войной Европы. Превращение Генри Форда в пророка новой эры процветания, в основе которой лежало массовое производство, почти полностью пришлось на военное время. В январе 1914 года Форд внедрил ставшую легендарной оплату труда в размере 5 долларов в день на производственном конвейере, где собиралась модель Т [585] D. L. Lewis, The Public Image of Henry Ford (Detroit, MI, 1976), р. 70–77, 93–95. . После того как Вильсон объявил о вступлении Америки в войну, Форд превзошел самого себя, заявив о следующих обязательствах: производить по 1 тысячи двухместных танков и сверхмалых подводных лодок в день, 3 тысячи авиационных двигателей в день и 150 тысяч укомплектованных самолетов. Ни одно из этих обещаний так и не было выполнено. Европейцы, в первую очередь Британия, Германия, Франция и Италия, организовали крупнейшее массовое производство самолетов еще в начале XX века. Но легенда о Форде была такой же жизнеспособной, как и его автомобили. Зимой 1917 года британский генерал Алленби посвятил свой знаменитый поход на Иерусалим «трудящимся Египта, верблюдам и модели Т» [586] R. Alvarado and S. Alvarado, Drawing Conclusions on Henry Ford (Detroit, MI, 2001), р. 82. .