Пьер Ренуччи - Клавдий. Нежданный император

Наш император воспользовался должностью цензора и для того, чтобы нарушить кое-какие табу. Для начала он ввел в сенат сына вольноотпущенника, хотя, придя к власти, пообещал допускать туда только римских граждан в четвертом колене. Сознавая, чем это грозит, Клавдий потребовал, чтобы перед введением в сенат этот человек сделался приемным сыном всадника. Де-юре это не было невозможно. Вольноотпущенник, то есть освобожденный раб, приобретал юридический статус бывшего хозяина. Если тот был римским гражданином, вольноотпущенник тоже им становился. В этом плане освобождение было сродни натурализации. Однако его права оставались ограниченными. В частности, что нас особенно интересует, бывший раб не обладал jus honorum, то есть не мог избираться магистратом, а следовательно, никак не мог попасть в сенат. Зато начиная с третьего поколения, а потом и со второго, его потомки пользовались всеми гражданскими правами. Таким образом, adlectio сына вольноотпущенника было законным, но с ним все равно так просто не смирились бы. Во все времена сенаторы относились к «новым людям» с презрением, как во Франции родовая знать к получившим дворянство буржуа. Можно представить себе их реакцию, когда к ним явился простой плебей, да еще и сын бывшего раба! Пускай перед adlectio его «загримировали» под всадника путем фиктивного усыновления, их отношение от этого не изменилось. Столкнувшись с оппозицией, Клавдий счел себя обязанным обосновать свой выбор, сославшись на прецедент 312 года до н. э.: уже в том году его предок Аппий Клавдий Цек воспользовался своей должностью цензора, чтобы ввести в курию сыновей вольноотпущенников.

Благодаря Светонию мы знаем ответ сената на аргументы принцепса. Он довольно любопытен, но, чтобы его понять, нужно знать точный юридический смысл двух латинских терминов. Римляне использовали два слова для обозначения вольноотпущенника: libertus и libertinus. Слово libertus относилось к гражданскому праву и означало вольноотпущенника в его частных отношениях с хозяином. Libertinus принадлежало к публичному праву, и нас здесь интересует только оно. Это слово отличало вольноотпущенника от свободнорожденного, в частности в плане гражданских прав. Но в эпоху, когда сын вольноотпущенника не получал всех гражданских прав, слово libertus означало собственно вольноотпущенника, a libertinus (буквально: «маленький вольноотпущенник») — сына libertus. Понятно, что во времена Клавдия это второе различие между libertus и libertinus устарело, поскольку всей полнотой гражданских прав наделяли уже второе поколение. Поэтому император использовал слово libertinus в современном значении — единственном, какое тогда использовалось, то есть «вольноотпущенник», а не «свободнорожденный». Сенат ответил ему, основываясь на старинном значении. Это правда, возразили императору, Аппий ввел в сенат сыновей libertini (множественное число от libertinus), но поскольку libertinus тогда означало «сын libertus’a», на самом деле они были внуками liberti (множественное число от libertus), а этот, нынешний, — сын. Короче, Клавдию не удалось опереться на прецедент Аппия, поскольку тот сделал сенаторами внуков вольноотпущенников, он же предоставил эту честь сыну вольноотпущенника. Теперь, когда мы понимаем, в чем тут дело, можно только восхититься этим ответом — шедевром изворотливости! На самом деле цензор Аппий поступил в точности как цензор Клавдий, поскольку в его время только внуки вольноотпущенников получали все гражданские права. Оба заставляли знать смириться с введением в сенат потомков вольноотпущенников, которых та не хотела принять, хотя все было законно.

Клавдий не уступил, подражая далекому предку. Семьи вольноотпущенников формировали по всей Империи новую буржуазию, зачастую очень богатую, которая умела рисковать, в частности, занимаясь морской торговлей. Рим очень быстро научился делать из бывших рабов полноценных граждан. Только классовые предрассудки мешали им быстро интегрироваться в высшие сословия. Случай с сыном вольноотпущенника, который вошел в сенат, оставался исключением, однако получал большое символическое значение. Клавдий подал сигнал высшим классам, особенно сенаторскому сословию: имперская монархия подразумевает, что аристократия — это не горстка семейств, а совокупность достойных людей разного происхождения.

В том числе уроженцев провинций, в частности Галлии, что было вторым табу, нарушенным цензором. Об этом мы знаем из двух источников: эпиграфического документа «Лионская таблица» и «Анналов» Тацита. В 48 году союзный совет Трех Галлий направил в Рим просьбу о предоставлении jus honorum знатным людям из этих провинций, являющихся римскими гражданами. Три Галлии — это Белгика, Аквитания и Лугдунская Галлия. Римляне обычно называли их «Косматой (Волосатой) Галлией» ( Gallia Comata) в противоположность Нарбоннской (Цизальпинской) Галлии, которая к тому времени больше романизировалась, а потому ее называли «Галлия в тоге» ( Gallia Togata). В данном случае речь о знати из «Косматой Галлии» — ее аристократии, самых богатых и влиятельных людях, отправлявших местные магистратуры. Они имели римское гражданство, но без jus honorum, что запрещало им доступ к римским магистратурам и, соответственно, в сенат. Клавдий сначала рассмотрел их просьбу в своем совете, где были высказаны возражения. Сенаторы, разумеется, отрицательно относились к конкуренции со стороны провинциалов вообще и галлов в частности. В качестве аргументов они напомнили о неприятностях, которые те причинили Риму, тесня Цезаря при Алезии, и еще раньше, когда явились с мечом к подножию Капитолия (390 год до н. э.). Но вся эта пыль веков прикрывала, возможно, самую болезненную причину — богатство этих претендентов, превосходившее состояние многих сенаторских семейств в Лациуме и даже во всей Италии: «Но какие почести останутся после этого для нашей еще сохранившейся в небольшом числе родовой знати или для какого-нибудь небогатого сенатора из Лация? Всё заполнят те богачи, чьи деды и прадеды, будучи вождями враждебных народов, истребляли наши войска мечом…»

Давая ответ, Клавдий в очередной раз обратился к истории. Он легко доказал, что сенат уже давно не состоит исключительно из коренных римлян: на протяжении веков он вбирал в себя людей из соседних городов — Альбы, откуда происходят Юлии, Тускула, потом Этрурии и всей Италии вплоть до Альп; он открыл свои двери также для испанцев, галлов из Нарбоннской Галлии, чья любовь к общей родине ни в чем не уступает патриотизму римлян. Сила Рима — как раз в его способности не относиться к побежденным как к чужакам. Именно в этом его превосходство над лакедемонянами и афинянами, которые не сумели переступить эту черту и умерли в политическом отношении, продолжал Клавдий. Закончил же он великолепным рассуждением, хотя Тацит, вероятно, и подредактировал его, как это было принято. В нем выражена мысль Клавдия о необходимой эволюции институтов власти, а кроме того, раскрывается секрет прекрасного здания, каким была Римская империя и какого нам, увы, так и не удалось построить.