Александр Мещеряков - Открытие Японии и реформа японского тела (вторая половина XIX — начало XX вв.)

В то же время господствовавшие в обществе настроения нельзя охарактеризовать как тотальное “уныние”. Элита, а вслед за нею и “народ” считали, что страна в состоянии догнать Запад. На вооружение было взято учение социального дарвинизма в версии Герберта Спенсера, труды которого были переведены на японский язык просветителями, имевшими огромное интеллектуальное влияние на правительство. Вслед за Спенсером японцы стали считать, что “прогресс” обеспечивается сначала соревнованием между отдельными людьми, потом — между группами людей и, наконец, конкуренцией между нациями. И что по этой шкале, где сосуществуют первобытные, “дикие” и “цивилизованные” народы, возможно перемещение. Прежняя модель мира, ведущая свое происхождение из Китая, была статичной. Она предполагала, что существует культурный центр, окруженный “варварами”. Центр и периферия обладают постоянными характеристиками, а потому варвары никогда не могут приобщиться к цивилизации и встать вровень с центром. Теперь же основными лозунгами эпохи становились (последовательно) “приобщение к цивилизации” (имелась в виду западная цивилизация), “богатое государство и сильная армия”, “японский дух и западные знания”.

Главной целью реформ являлось создание страны, которая смогла бы не только отстоять свою независимость, но и войти в клуб европейских держав, где она была бы признана в качестве равного партнера. “Реформа тела” была важнейшей составной частью этих всеобъемлющих реформ.

При непосредственном столкновении с европейцами японцы стали считать свое тело “некрасивым” и “непропорциональным”. В тот неполиткорректный век европейцы открыто смеялись не только над “дикими” обычаями японцев, но и над их низким ростом, “короткими” и “кривыми” ногами, неисправимой худобой. Веря в свое неоспоримое превосходство в экономике, военном деле, науке и культуре, слишком многие люди на Западе подсознательно желали оправдания своей колониальной экспансии и рассматривали любую непохожесть колонизуемых народов как “отсталость”. В этих условиях набиравшие силу исследования по физической антропологии воспринимались как обоснование собственного превосходства. Поскольку Япония считалась страной “отсталой”, то и ее обитатели тоже не могли избежать негативных оценок.

Что делать? “Исправление тела” (наращивание мускулов, повышение роста, ликвидация кривизны ног, вызванной недостатком животного белка, а также обычаем ношения младенцев за спиной) — процесс длительный. Поэтому для начала было гораздо проще и даже естественнее попытаться “закамуфлировать” свое тело европейским платьем. Естественнее потому, что именно одежда в глазах японца всегда являлась показателем статуса. Облачаясь в европейскую одежду, японец “уравнивал” себя с европейцем.

В 1871 году последовало распоряжение, предписывающее чиновникам облачиться в европейское платье. В указе императора Мэйдзи от 4 сентября говорилось: “Полагаем Мы, что одеждам следует меняться в лучшую сторону во времена перемен, а мужи государственные должны своим авторитетом определять их. Нынешние одеяния и головные уборы были определены по примеру установлений, существовавших в древнем [китайском] государстве Тан. Они скроены ниспадающими и оставляют впечатление слабости. Считаем это весьма прискорбным. В нашей божественной стране с самого начала управление осуществлялось с опорой на военных. Сын Неба являлся главнокомандующим войсками, а люд поклонялся его обличью. Государь Дзимму [трад. 660–585 до н. э.] при свершении своих изначальных дел и государыня Дзинго [трад. 201–269] во время похода в Корею одевались совсем не так, как принято сейчас. Выглядя слабым, как можно управлять Поднебесной хотя бы один день? Так что теперь Мы желаем решительно изменить установления относительно одежды и обновить их, возвратиться к временам предков и построить государство с почтением к военному. Вы, наши подданные, должны принять Нашу волю близко к телу” [2] Дайниппон сётёку цукай. Токио: Рюгинся, 1941. С. 662–663. .

Таким образом, имеющая китайское происхождение одежда подлежала замене на “другую”. Хотя в указе говорится про возврат к древнеяпонским традициям, на самом деле имелись в виду одежды европейские. Японские реформаторы поступали так часто: вводя новые обыкновения, они говорили, что возвращаются “к истокам”. На самом же деле в далеком VIII веке, когда Япония модернизировалась по китайскому образцу, главным мотивом введения китайского платья было желание походить на тогдашнего культурного донора. В веке XIX дело обстояло похожим образом.

Из текста указа явствует, что европейская одежда воспринималась прежде всего как одежда военная, как униформа. С этих пор традиционное мужское облачение исчезает из придворного (государственного) обихода. Сам император Мэйдзи подал тому пример: с мая 1872 года стал появляться на публике почти исключительно в европейском платье, преимущественно в военном мундире. Традиционная одежда стала употребляться в государственном быту лишь в исключительных случаях. Мэйдзи облачался в нее только во время молений синтоистским божествам, которые совершались в присутствии самых приближенных лиц, то есть не имели публичного характера. На своем парадном портрете Мэйдзи представал в мундире [3] О трансформации облика Мэйдзи см.: Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. М.: Наталис, 2006. С. 253–262, 303–309. .

Военная форма европейского образца со знаками отличия предполагала строгую иерархию, а эта идея была близка Японии. Японцы того времени не сомневались, что “слабость” их тела обусловлена многолетним миром. Они были убеждены в том, что если постоянные войны в Европе приводили к возрастанию физических кондиций, то отсутствие войн в Японии обусловило изнеженность и физическую деградацию. Таким образом, наращивание военного потенциала и участие в войнах превращались в системное требование по реформе не только политики, но и тела.

Мужчины носили европейское платье прежде всего на работе и в общественных местах. Оно служило мерилом “цивилизованности”. В качестве главного источника идеи “прогресса” выступало само государство, поэтому именно государственные служащие (включая военных) являлись главными “носителями” европейской одежды. В то же время в домашнем быту и при отправлении традиционных ритуалов мужчины предпочитали японское платье, в связи с чем их гардероб подлежал удвоению. Некий высокообразованный японец утверждал: “По правде говоря, мы не любим европейскую одежду. Мы носим ее лишь в определенных случаях — точно так же, как некоторые животные принимают, в зависимости от времени года, определенный окрас в защитных целях” [4] Hearn L. Out of the East. London: Kegan Paul, Trench, Trubner Co. Р. 199. . Реформа одежды поначалу затрагивала домашний обиход лишь в весьма ограниченной степени, ибо европейская одежда не подходила для жизни “на полу” и требовала реформы интерьера японского дома.