Сергей Платонов - Петр Великий. Личность и деятельность

Нередко бывая жертвой своего темперамента, в припадках вспыльчивости, гнева и раздражения, в приступах рано постигших его болезней, Петр понимал хорошо, как в сущности слаба его воля, как мала его власть над собой. Это сознание выразил он в знаменательных словах перед кончиной: «Из меня познайте, какое бедное животное есть человек». Так в конце концов определил сам себя самый могучий человек своей эпохи.

Произведение Б. Пильняка озаглавлено «Его Величество Kneeb Piter Komondor». Хотелось бы знать, откуда явилось это словечко «Kneeb». Петр так себя не называл: в голландском словаре этого слова нет. Иногда Петр подписывался «Knech» (вместо «Knecht» или «Knegt»). «Kneeb», очевидно, извращение. Всего, конечно, естественнее винить в нем типографского наборщика, ибо не автор же мог допустить такую вольность — в заглавии труда.

Фраза — целиком «из Ключевского».

Здесь автор без стеснений переделал рассказ кн. П. Долгорукова: «Un jour, a la cour, apres un repas tres copieux. Pierre I-er dit, en montrant le comte Ivan Moussine-Pouchkine: „Celui-la sait au moins qu'il est le fils de mon pere, mais moi, je ne sais pas seulement au juste de qui je suis le fils!“ Et se levant de sa place, il se dirigea vers Strechnew assis a table: „Tikhon Nikititch, dis moi la verite: es-tu mon pere?“ Strechnew, tout ahuri, se taisait. Pierre, fortement pris de vin, le saisit au collet, et le secouant, cria: „Reponds-moi, ou je t'etrangle!“ — „Sire, repliqua Strechnew, je ne sais en verite que vous dire: je n'etais pas le seul!“. Alors Pierre se couvrit le visage avec les mains et sortit de la salle…» («Memoires du prince Pierre Dolgoroukow». T. I, p. 102). Вероятнее, однако, что автор не видел текста Долгорукова, а удовольствовался пересказом Валишевского, с которым и обошелся вольно.

Цитирую по переводу Д. Языкова: «Нестор. Русские Летописи». Часть I, Спб., 1809 г., стр. 175 «Введения».

Оморок — тот, кто морочит, обманывает, сбивает с толку. Перевод — трата, конец.

Внук — великий князь Петр Федорович, будущий император Петр III.

Ограничимся этими двумя примерами: других подобных было не мало.

Ниже будет указано, что в оценке военных действий наш гражданский историк спускается до легкой насмешки над стратегами начала XVIII века и в этом расходится со специалистами и русскими, и шведскими.

Эту фразу (которую, вероятно, помнит читатель) Б. Пильняк дословно пересадил из «регулярного сада» Ключевского на свои «посадья».

Этот термин «хозяин», без сомнения, отсюда попал на «дикое поле» А. Толстого.

«Об историческом самоуничижении» в «С.-Петербургских Ведомостях» за 1901 год, 10 сентября, № 248.

Из протокола заседания Отделения исторических наук и филологии Росс. Академии Наук 28 января 1925 г. (Докладная записка об издании «Памятников законодательства Петра Великого» Н. А. Воскресенского).

Статья Г. А. Леера помещена в «Военном Сборнике» за 1865 г., N 3 и 4 (март и апрель).

Пресбург состоял на островке на реке Яузе. По словам очевидца, это была «настоящая маленькая крепость, обнесенная с трех сторон деревянными стенами, а с четвертой, у входа, землею в виде вала, с настоящим подъемным мостом, и вся окруженная водой; четыре маленькие башни заменяют в ней бастионы, а в середине против входа сделаны еще большие ворота с башней наверху».

Один из современников определенно говорит, что Петр «помалу привел себя теми малыми полками в охранение от сестры или начал приходить в силу»; «а из стрелецких полков возлюбил Сухарева полк и всякое им награждение давал и к себе привлек или, сказать, верными учинил».

Это слова Берхгольца, присутствовавшего в 1724 году, при торжественном сожжении этого дома самим Петром во время большого маскарада. В «Записках Юста Юля» (1710 г.) этот дом характеризуется, как «небольшое, неказистое, плохое подворье, построенное исключительно из леса и напоминающее священнический двор в Норвегии».

Девица Анна Монс — одна из ранних и довольно крепких привязаностей Петра: она сблизилась с Петром около 1692 года.

Так, в первое его посещение Дрездена, в 1697 году, Петр, слушая за парадным обедом оркестр, так воодушевился, что «сам взял барабан и в присутствии дам стал бить с таким совершенством, что превзошел далеко барабанщиков». То же бывало и в позднейшие годы.

Первым «патриархом» был Матвей Филимонович Нарышкин, «муж глупый, старый и пьяный», по словам Куракина. Он умер в 1692 году, и после него патриархом стал учитель Петра Никита Зотов с титулом «всешутейший отец Иоаникит Пресбургский, Кокуйский и Всеяузский патриарх». Таковым Зотов оставался до самой своей смерти в 1717 году.

Берхгольц видел «обитель» в самом конце жизни Петра, в 1724 году, и говорит, что она состояла из большего числа разного звания людей, которые, приехав за царем в гости, заняли три стола о 20 или 24 приборах каждый. За одним из столов поместились одни простолюдины, которые разными кривляниями и забавными выходками стараются развеселить Петра, когда он не в духе; бывший среди них, во время обеда у герцога Голштинского, один простой матрос становился на голову и принимал удивительные позы.

Если считать период мобилизации, то дело растянулось месяца на два. Не особенно любезно со стороны Петра было назвать предводителя обреченной на поражение стороны «королем Польским»; быть может, Петр пользовался тем, что слово «польский» имело два смысла — от страны Польши и от «поля» (степи).

Он тому же учил и других. Так, в 1705 году он писал Б. П. Шереметеву, разбитому шведами: «Не извольте о бывшем несчастии печальны быть (понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу), но забывать и паче людей ободривать».

Позднее, в 1700 году, пред самым началом войны со Швецией Петр издевался над недальновидным Книперкроном и лживо уверял его в своем миролюбии и приязни к Швеции.

Любопытно, что начальнику этого авангарда Апраксину Петр категорически запрещал разорять Ингрию: «Словесно вам говорено и в статьях положено, чтоб не трогать». Допуская разорение Лифляндии, царь Ингрию хотел сберечь для себя. Также пред вероятным взятием Риги, в 1709 году, он стал запрещать разорять и Лифляндию: «что разорят, то все приходится впредь нам же исправлять».

Петр писал «Шлютельбурх».

Этот путь в XVII веке определялся так: «старою прямою дорогою от Орешка Ладожским озером… и Сясью и Тихвиной реками приезжают на Тихвину, а с Тихвины ездят к Москве и по городам»; «та дорога из-за рубежа к Москве старинная, прямая, а не объезжая: от Ладожского озера до Москвы 550 верст, а через Новгород до Москвы 760 верст». Но и Новгород по Волхову пользовался той же дорогой из-за рубежа; и для него Нева имела значение.