Александр Бальхаус - Любовь и секс в Средние века

Лирика странствующих певцов способствует раскрепощению в том, что касается интимных чувств. Она высвобождает даже самые сокровенные пласты религиозных переживаний. Теперь о любви распространяются крупные мыслители Средневековья, в том числе Бернар Клервоский с его волнующими намеками на Песнь Песней, Гийом де Сен-Тьерри, Гуго де Сен-Виктор [25] Гийом де Сен-Тьерри (1085–1148) — французский богослов и мистик. Гуго де Сен-Виктор (1096–1149) — французский философ, богослов, педагог. , Пьер Абеляр. Они посвящают эротике бесчисленные трактаты и статьи, словно стремясь наверстать упущенные столетия. Песнь Песней становится вдохновляющим источником для религиозно-эротического образа мысли и чувствований.

Тоска человека по Богу подталкивает к волнующему и мучительному поиску новых возможностей приблизиться к Нему и даже объединиться с Ним. Начиная с XII века бесчисленные свидетельства мистических писательниц — в первую очередь Мехтильды Магдебургской, Хадевейх, Терезы Авильской [26] Хадевейх Антверпенская, или Брабантская, — фламандская бегинка, мистическая писательница XIII в. Святая Тереза Авильская (1515–1582) — испанская монахиня-кармелитка, католическая святая, автор мистических сочинений. — фиксируют яркие, сильные, даже интимные переживания и отношения с Христом. Эмоциональность любви ко Христу находит разрядку в эротических картинах, нарисованных томящейся и почти гибнущей от любви душой, которая начинает тяжкое восхождение к Богу, вожделеет Его и в конце концов сгорает.

Созерцательная медитация, экстатические видения направлены на поиски и обретение любящего Иисуса, на желанное мистическое соитие — любовное переживание, эротическое постижение. Любовь становится центральной темой, которую мистическая писательница обсуждает, воспевает, но в первую очередь — проживает. Женщина превращается в возлюбленную, Бог — в возлюбленного. Мы наблюдаем процесс взаимного проникновения мирского и религиозного менталитетов, которые открывают новый мир высокого эмоционального наполнения.

Примечательно, что трубадуры и миннезингеры были современниками христианских мистиков и мистических писательниц. Однако объекты любви странствующих певцов и, например, Бернара Клервоского принципиально различаются, так что было бы опрометчиво делать заключение о прямой зависимости мистических монахов-цистерцианцев от придворной любовной лирики. Разнится и природа их любви, несмотря на бесспорные аналогии в речевом выражении. Характерная противоположность между эротической культурой и мистикой состоит в ереси одних и ортодоксии других, как вывел Дени де Ружмон, однако полагать придворную любовь чисто чувственной, а мистическую лишь символической было бы несправедливо по отношению к обеим эмоциям. Они близки друг к другу и в метафорике: эротический язык трубадуров выражает не только раскрепощенную страсть, а картины мистики — не только религиозное чувство.

С. 99. Иероним Босх. Сад радостей земных (1503). Деталь средней части триптиха.

С. 100. Антон Айзенхойт. Ересь (1589). Гравюра на меди. Отклонение от вероучения часто изображалось аллегорически, при помощи эротических и вовсе не отталкивающих образов.

На рубеже тысячелетий в Западной Европе распространяется недовольство. Первое тысячелетие христианства подошло к концу, а ничего революционного так и не свершилось. Народ не дождался избавления и спасения. Слишком долго люди ждали, надеялись, терпели лишения и верили в пророчества. Все оказалось напрасным, в том числе и великий страх перед обещанным концом света. Мировая история идет себе дальше, как повелось с незапамятных времен, сильный господствует над слабым, а похоть искупается страданием. Нищета и смерть по-прежнему размахивают бичом над стонущим человечеством. Не видно даже намека на прекрасное будущее.

Жестокое разочарование сопровождается всеобщим сомнением в том, во что благодаря церкви до сих пор верили как в божественное откровение. Множество людей охвачены невероятным ужасом перед пустотой, мраком и бессмысленностью существования. Целое тысячелетие их угнетали, заставив отречься от языческой веры праотцев и последовать за христианским Богом, который обещал спасение и избавление — в частности, бедным и угнетенным. За Богом, что поведет людей в Царство небесное, ожидающее их в конце времен. Согласно бесчисленным расчетам ждать нужно было тысячу лет. И вот время истекло, а долгожданного конца света нет как нет.

Ничего не происходит. Пророки солгали или обманулись. Мир не погиб, небеса не разверзлись, а Бог не спас отверженных. Обманутые верующие припомнили и многое другое, чего давно уже не было в христианстве. Вспомнили речи бедного проповедника из Назарета, которые в свое время так сильно воспламеняли его последователей, — в них говорилось о братстве и справедливости, о добровольном отказе от богатства и власти в пользу бедных и отринутых. Стоило лишь задуматься о скромной жизни первых христианских общин, и на ум сразу приходили роскошь, жестокость и насилие якобы богоданных властей.

Наступило время еретических движений.

В XII веке начинают формироваться различные религиозные течения, отклонявшиеся от магистрального учения официальной церкви. Они называют себя манихеями, альбигойцами, вальденсами, однако церковь скоро закрепила за ними осуждающее обозначение «еретики», которое в нашем сознании неотделимо от ужасов инквизиции и связано с пылающими кострами.

Между отдельными группами существуют заметные различия, однако есть нечто общее для всех: они формулируют альтернативу христианству своего времени, морально и догматически закосневшему, в том числе и во взглядах на сексуальность.

Бытовая порочность и распутство вряд ли когда-нибудь были так распространены, как в христианское Средневековье. Аристократия и духовенство обладают неограниченной властью и огромными богатствами, они распоряжаются судьбами бедняков, крепостных крестьян и невежественных обывателей. Аристократический абсолютизм создает идеальные условия для разнузданности и порока, которые расцветают тем пышнее, чем больше разрыв между господами и подневольными. Подданные становятся жертвами и к тому же еще снабжают господ средствами для развратной жизни. Княжеские дворы, замки, дворцы и монастыри закрыты для всякого контроля со стороны внешнего мира и позволяют — посредством денег, хитрости и насилия — утолять любые, в том числе и запретные, порочные желания.