Александр Бальхаус - Любовь и секс в Средние века

С. 253. Позиция 69. Рельеф на нижней стороне откидного сиденья в хорах кафедрального собора в Асторгасе, XIII и XV вв.

С. 254. Джакомо Якьерьо. Источник вечной юности (ок. 1411–1416). Фрагмент фрески.

В то время как Средневековье клонится к закату, отношения между полами и взгляды на сексуальность меняются. Строгую духовность и аскетизм, которые господствовали в начале Средневековья, все заметнее вытесняет нежная эротика, тихая, трогательная и временами неуклюжая радость человеческих отношений.

Это сказывается и на убранстве церквей. Аллегорические статуи Синагоги и Церкви на портале Страсбургского кафедрального собора указывают на изменение эротических представлений. Синагога со всей грациозностью несет страдание своего проклятия, приняв при этом позу, которая в каждом мужчине пробуждает инстинкт защитника. Она воплощает совершенный тип возлюбленной, нуждающейся в защите, какую хотел бы видеть рядом с собой любой мужчина. Эта статуя выглядит гораздо теплее и человечнее, чем победоносная Церковь, которая при всем своем благообразии кажется слишком официальной и лишенной индивидуальности.

Когда мы разглядываем изящные, благородные фигуры на миниатюрах старых молитвенников и часословов или в иллюстрированных текстах Евангелий, нас часто поражает человечность, которую художник сумел соединить с сильным религиозным чувством. Это ясно проявляется в картине «Христос и прелюбодейка» из кёльнского Евангелия. Иисус, несмотря на сдержанное выражение лица и золотой нимб над головой, изображен обычным человеком. Художник стремился к реалистическому, земному изображению — это подтверждает искусная драпировка одежд, а также разнообразие выражений на лицах удивленных людей, собравшихся позади укутанной покрывалом прелюбодейки.

Искусство отчетливо показывает, как постепенно постигается красота человеческого тела, как уходит прежнее пренебрежение физической оболочкой. Теперь телесное изображается с серьезной сдержанностью и благородством.

При наличии мировоззрения, предполагающего глубокую веру в религиозные истины, а также в то, что все земное преходяще, само по себе напрашивается символическое выражение потустороннего бытия. В этой символике явственно отражено мышление позднего Средневековья, представляющего церковь как тело Христово, как образ невидимого Царства Божьего, небесного Иерусалима.

Но и церковь, выстроенная из камня, — готическое пространство кафедрального собора, возвышает душу, освобождает ее от земной тяжести. Она перегружается символами на всех этапах строительства — на стадии проекта, во время возведения и в ходе декорирования. Ее ориентация на восток указывает, откуда следует ожидать спасения. Алтарь и все предметы церковного обихода служат, наряду с их примитивными функциями, смыслообразующему толкованию священной истории. Потребность Средневековья в символах взывает к изобразительности и наглядности.

Иной портал и преддверие несет в себе целый комплекс, наполненный религиозным содержанием: Ветхий Завет и Новый Завет, грехопадение и спасение, Моисей и пророки, мудрые и неразумные девы [64] Из притчи о десяти девах, Мф. 25:1–8. , Мария и апостолы, патриархи и отцы церкви, короли и святые. Здесь — квинтэссенция всего, что церковь вкладывает в человека и чему его учит. История человечества и история церкви становятся единым целым. Кто имеет глаза, чтобы видеть, тому в этом космосе застывших образов откроется смысл мироздания.

Большая иллюстрированная книга, картинки из которой появляются на стенах соборов, кроме бесчисленных ангелов, святых и пророков вполне может содержать непристойности. Правда, они предстают перед зрителем не столь явно, как эротические изображения в индийских храмах, — их нужно искать в труднодоступных местах, в полутьме укромных уголков. Однако полностью исключить сексуальность невозможно даже здесь, в священных стенах.

Церковь определенно не в восторге от того, что в ее священные пределы прокрались странные, порой неприкрыто эротичные изображения, но ей не под силу полностью подавить фривольные намеки. Озорство и причуды нашли место внутри церквей — на колоннах, на хорах и чуть ли не на алтаре. Наряду с полными достоинства храмовыми зодчими в дело оформления кафедральных соборов, должно быть, вмешивались и шутники, дополнявшие готическое величие гротескными элементами. Нравственные недостатки — распространенный сатирический мотив средневековых церковных скульптур. Возможно, ваятели того времени позволяли себе такие шутки с благородным намерением сделать соплеменников лучше, но не исключено, что они просто-напросто демонстрировали собственную неуемную фантазию.

В камне воплощаются не только насмешливость и простодушная раскованность, но и темные, мучительные чувства. Поэтому порой диковинные образы из царства животных и людей населяют карнизы, парапеты, ниши и окна. Например, Реймский кафедральный собор противопоставляет окаменевшим святым — мученикам и отцам церкви — настоящий паноптикум жутких рож. Тут изображены сокрытый в человеке зверь, неистовство, непредсказуемость чувств. Смех оборачивается ужасом и отвращением, на лицах читается неутолимая страсть, и неземному миру спасенных противопоставляются тайная радость греха и строптивое согласие на вечные адские муки.

В отличие от фаллических и куннических символов из языческих времен неприличные изображения в церкви не служат магической цели. Они обязаны своим возникновением только тяге к сексуальности и определенному простодушию. Почему украшением для сточного желоба служит зад, а не вульва или пенис? Даже в самые чопорные времена зад на Фрайбургском соборе еще как-то терпели, а вот гениталии удалили. Торжеством подобного чистоплюйства особенно отличался XIX век. Именно тогда некоторые произведения искусства разрушают или, в лучшем случае, удаляют из публичных помещений, ссылая в музейные хранилища.

Но внимательный зритель по-прежнему сумеет обнаружить волнующее и необычное — свидетельства архаичной народной религиозности и сексуальности. В церкви Христа в Греглингене забавный человечек показывает свои гениталии. На капители церкви в Пуароне Адам совокупляется с Евой — для наглядной демонстрации грехопадения. В церкви Божоле козел оплодотворяет монахиню. На портале собора в Лиль-Адаме Фавн нагибается над лоном обнаженной нимфы, собираясь припасть к нему. Некоторые изображения отражают, по-видимому, самые благочестивые намерения. Например, в соборе Эрфурта монах подкрадывается к монахине, чтобы сделать с ней то, чего он не должен делать ни в коем случае. А в кафедральных соборах Страсбурга, Регенсбурга и Базеля монахиня и монах изображаются за сексуальными радостями, пожалуй, с единственной целью: поднести зеркало тому сословию, которое проповедует целомудрие, а само научилось без него обходиться.