Дмитрий Иловайский - Владимирский период. Том 1. Часть 2.

Вообще в эту эпоху польские, особенно Мазовецкие, князья находились в таких тесных и родственных связях с Волынско-Галицкими, что спорили об уделах, заключали взаимные оборонительные и наступательные союзы, мирились и ссорились, как будто это все был один княжий род. Тот же Конрад, когда года два спустя был обижен своим родным братом Болеславом, обратился с жалобою на него к Владимиру Волынскому. Последний не только сам пошел ему на помощь, но и послал звать племянника своего Юрия Львовича, княжившего в Холмском и Червенском уделе.

«Дядюшка, — отвечал Юрий, — рад бы с тобою сам пойти, но некогда мне; еду в Суздаль жениться; с собою беру людей немного; а вот моя дружина и бояре; поручаю их Богу и тебе; если тебе любо, бери их с собою».

Действительно, воевода Юрия — Тюйма соединился с волынскою ратью, которую вели Владимир и его старшие воеводы, именно служебный князь Василько Слонимский, Женислав и Дунай. Замечательно при этом следующее обстоятельство. Бояре Конрадовы колебались в верности ему, и некоторые из них находились в тайных сношениях с Болеславом. Поэтому гонец, посланный Владимиром с известием о своем скором приходе, употребил хитрость, чтобы. бояре не предупредили о том Болеслава. Когда посол явился к Конраду, окруженному своими боярами, то громко объявил, что Владимир и рад бы помочь ему, но нельзя теперь: мешают татары. Потом он взял князя за руку и так крепко сжал ее, что тот понял, вышел из комнаты вслед за послом и услышал от него следующее: «Брат твой Владимир велел тебе сказать: снаряжайся сам и приготовь ладьи на Висле для переправы рати; она будет у тебя завтра». Обрадованный Конрад так и поступил. Три соединенные рати, волынская, червенская и мазовецкая, вступили в землю Болеслава Семовитовича, взяли приступом любимый его город Гостиный и с большим полоном воротились восвояси, отмстив обиду Конрада. Эти мелкие войны против того или другого из польских государей со стороны галицких и волынских князей нередко повторялись в ту эпоху; но кроме разорения пограничных областей обыкновенно не имели ближайших последствий.

Недальновидность Льва Даниловича, обращавшегося за помощью к татарам и старавшегося опереться на них ради своих корыстных целей, дорого обошлась Волынской и Галицкой земле. Татарские ханы пользовались обстоятельствами, чтобы разъединить Русь, Литву, Поляков и Угров и не допускать их до общего союза против степных завоевателей. Дружба Льва с татарами заставила и Владимира Васильковича, подчиняясь ханским велениям, иногда заодно с татарами воевать тех соседей, с которыми он желал быть в мире или союзе. Так, в 1282 году оба хана, Заволжский и Заднепровский, Телебуга и Ногай, предприняли поход на угров и велели идти с собою галицким и волынским князьям. Те исполнили это повеление; только Владимир Василькович не мог лично выступить, потому что в то время сильно хромал по болезни своей ноги; он послал свою рать с племянником Юрием Львовичем. Поход окончился полною неудачею. В Карпатских горах татары заблудились и подверглись такому голоду, что начали есть человеческое мясо и падали тысячами; а когда вошли в Угрию, то потерпели там поражение; оба хана только с жалкими остатками войска воротились из этого похода.

Подобная неудача, однако, не помешала обоим ханам в скором времени (в 1285 г.) затеять новый поход, на поляков. В походе опять должны были принять невольное участие русские князья и восточной, и западной стороны Днепра, в том числе, конечно, волынские и галицкие. Этот татарский поход особенно тяжело пришелся для Волынско-Галицкой Руси. Когда Телебуга приблизился к Горыни, князь луцкий Мстислав Данилович встретил хана с дарами и напитками. При дальнейшем его движении то же сделал Владимир Василькович; а затем у Бужковичей, на реке Луге, вышел с дарами и напитками и Лев Данилович; разумеется, каждый из них при этом присоединился с своею ратью к татарскому полчищу. На Бужковском поле хан сделал смотр своим полкам. Отсюда Телебуга двинулся к Владимиру-Волынскому и остановился в селе Житани. Жители стольного города находились в сильном страхе и ждали погрома. Главная татарская сила не вошла в город; но многие лавки были все-таки разграблены; татары особенно забирали у жителей коней. Телебуга двинулся в Польшу; а около Владимира оставил толпу татар для корма запасного конского табуна. Эти татары своими грабежами разорили все окрестности и самый город держали как бы в осаде; ибо грабили и даже убивали всякого, кто осмеливался показаться в поле. Съестные лрипасы также не могли быть доставляемы в город, и много народа погибло в нем и в его окрестностях в ту зиму. Телебуга и ордынский царевич Алгуй с татарско-русскою ратью перешли по льду реки Сан и Вислу и подступили к Судомиру; но города не могли взять, а только разорили окрестную область. Между тем хан Ногай шел другою дорогой, на Перемышль, и, вступив в Польшу, осадил Краков, но тоже безуспешно. Оба хана, опасаясь друг друга, не соединились вместе, и потому оба, ограничившись разорением беззащитных сел и незначительных городов, воротились назад, и тоже разными дорогами. На обратном пути Телебуга пошел через Галицию, и две недели стоял около Львова; причем здесь повторилось то же, что было с Владимиром-Волынским; татары избивали, грабили и пленили всех, кто выходил из города. Кроме того, много жителей погибло тогда от голода и случившихся на ту пору лютых морозов; по причине холода татары особенно отнимали у жителей одежду и многих оставили нагими. Когда татары наконец ушли, Лев велел сосчитать, сколько погибло у него народу во время стоянки их под его столицею: оказалось, двенадцать тысяч с половиною.

Наиболее замечательным из потомков Романа Волынского является в это время, бесспорно, Владимир (в крещении Иван) Василькович. При своем благодушном, правдивом характере он пользовался привязанностью подданных и уважением соседей. Он особенно выдавался из среды современников своих любовью к образованию, прилежным чтением книг и охотою к душеспасительным беседам с епископом, игуменами и вообще людьми сведущими. Волынский летописец называет его «великим книжником и философом». Любовь к книгам однако не мешала ему быть храбрым вождем на ратном поле и страстным охотником. На ловах, по словам летописца, князь, если встречал вепря или медведя, то не дожидался своих слуг, а сам бросался на зверя и убивал его. Он был также умным, деятельным правителем своей земли и усердным строителем укрепленных городов для ее защиты. Летописец, между прочим, сообщает некоторые подробности о построении города Каменца, напоминающие описанное выше построение Холма его дядею Даниилом Романовичем.

Имея мало укрепленную границу на севере, со стороны хищных ятвягов и Литвы, Владимир начал думать, где бы за Берестьем построить крепкий город. Размышляя о том, он взял книги Пророческие и развернул наудачу. Открылась 61 глава книги Исаии, и князя поразили особенно следующие слова: «И созиждут пустыни вечные, запустевшие прежде, воздвигнут и обновят грады пустые, опустошенные в роды». Князь вспомнил, что места по реке Лесне, впадающей в Западный Буг ниже Берестья, были прежде населены; но после деда его Романа в течение 80 лет оставались запустелыми. У Владимира был опытный строитель по имени Алекса, который при его отце Васильке «рубил» многие города (т. е. строил их бревенчатые стены). Князь послал его в челнах вверх по Лесне с людьми, знающими тот край, чтобы найти удобное место для постройки города. Когда такое место было отыскано на берегу Лесны, посреди глухих лесов (примыкавших к настоящей Беловежской пуще), Владимир с своими боярами и слугами сам отправился для осмотра. Ему понравилось это место. Он велел расчистить его от леса и срубить город, который назвал Каменцом, по причине каменистой почвы. Он построил здесь соборную церковь в честь Благовещения и воздвиг в городе каменный «столп», или башню, в 17 сажен высоты. Такую же точно башню построил он и в Берестье, укрепления которого обновил. Любопытно, что из всех подобных башен, построенных в ту эпоху на Волыни и в Червонной Руси, лучше всех сохранилась до нашего времени именно Каменецкая. Она круглая, 16 сажен в окружности, имела зубчатый верх, узкие окна и внизу погреба со сводами. Созидая и укрепляя города, Владимир, подобно предкам своим, отличавшийся великим благочестием, особенно прилежал к построению и украшению храмов; покрывал их фресковым расписанием, снабжал медными дверями, оксамитными завесами и покровами, золотыми и серебряными сосудами, иконами в золотых и серебряных венцах, в монистах и ризах, с дорогими каменьями и золотыми гривнами, евангелиями и другими богослужебными книгами в дорогих окладах. Летописец указывает устроенные таким образом храмы Берестья, Каменца, Любомля и особенно стольного Владимира. Некоторые богослужебные книги князь списывал сам. Так, он сам списал книгу Апостолов для Владимирского монастыря свв. Апостолов, куда кроме того отдал «сборник великий отца своего»; а другой «сборник отца своего» положил в Каменецком Благовещенском соборе. Не ограничиваясь собственными владениями, набожный князь делал вклады иконами, книгами и прочими церковными предметами и в другие области. Так, в епископский Перемышльский храм он дал им самим списанное Евангелие Опракос (служебное) в серебряном с жемчугом окладе. В Черниговский Спасский собор послал также Евангелие Опракос, писанное золотом, окованное серебром и жемчугом; на верхней стороне этого оклада посредине было финифтяное изображение Спасителя.