Валерий Возгрин - Исторические судьбы крымских татар

Обезземеливание татар шло весь послевоенный период, но лишь в 1884 г. его, так сказать, спонтанный характер сменяется целенаправленным. На место отдельных случаев экономической сегрегации приходит система. Именно в этом году министр государственных имуществ Островский по согласованию с Министерством внутренних дел вообще запретил отвод казенных земель в надел крымским татарам, мотивируя свое распоряжение "недостаточностью казенных земель и необходимостью их для поселения русских безземельных крестьян". Беспрецедентный этот акт отнюдь не держался в секрете, о нем писали газеты, пытавшиеся, впрочем, "объяснить" его с вполне шовинистической, великорусской точки зрения: "Крайне примитивная система развития, общий склад жизни и ума татар, неспособных к культуре (?), — все это говорит не в пользу татар как нации (!), и еще больше можно сказать о них отрицательного со стороны приспособленности их к совместным условиям земледелия" (НТ, 1887, № 3846). И далее оказывается, что предпочтение русских "в отношении татар, отрицательные национальные качества которых так хорошо известны правительству" "имело в виду соблюдение государственных интересов со стороны политической" (НТ, 1887, № 3848) — значительное признание, не что иное, как очередная гальванизация старых утверждений о политической неблагонадежности народа в целом [93] 93 Справедливости ради отметим, что в Крыму большинство газетчиков, лучше знавших татар и не столь подверженных известным теориям, получившим распространение во всю последовавшую эпоху до 1917 г., иронизировали: "Турецкие эмиссары в зеленых чалмах, подбивающие население к эмиграции и даже прививающие ему дух сепаратизма (?!), существуют… только в пылком воображении разных непризнанных газетных Катонов" (КВ, 1893, № 52). .

В дальнейшем мы не раз встретимся с ними; прямые обвинения татар в готовности изменить или в прямом предательстве будут слышны и до и после Великой Октябрьской революции. Но поразительно одно пророчество скрывшего свое имя одесского газетчика, очевидно предвидящего грядущие преследования татар, их обреченность геноциду и в будущем, каким бы оно ни было. Говоря о фактическом неравноправии, национальном угнетении народа, он вопрошает, изменились ли условия его жизни за три года, прошедшие после упомянутого распоряжения Островского? И сам же отвечает: "Конечно, нет, как не изменят их последующие три десятилетия и, может, даже века" (НТ, 1887, № 3848). Поразительные слова!

После войны постепенно усиливаются религиозно-экономические преследования татар русскими властями. Государство впервые посягнуло на вакуфные имущества, незаметно, шаг за шагом уменьшив их общую массу за 30–40 лет (путем отчуждений по суду, включения в иные владения административным путем и т. д) более чем наполовину (Переводчик, 1890, № 31). Между тем важность вакуфной недвижимости для татар к 1890-м гг. возросла, как никогда раньше. С упадком богатого мурзачества и ликвидацией государственного домена ханства вакуфы стали основным средством поддержания не только духовных институтов, но и национального просвещения вообще, ведь империя не выделяла на эти статьи расхода ни копейки. Далее, после ликвидации крестьянской общины на вакуфные средства оказывалась социальная поддержка беднякам, поддерживались многие общественные институты и даже часть городской и сельской инфраструктуры. Так, бахчисарайский водопровод, масса фонтанов и чашмэ на территории всего Крыма содержались за счет вакуфов. Именно поэтому возникший в рассматриваемый период так называемый вакуфный вопрос перерос свое первоначальное чисто экономическое значение, быстро став масштабной проблемой национальной культуры и идеологии. Естественно, вызвав заметные волнения в широких татарских и не только татарских массах населения.

В России часто бывало, что общественное мнение по частному вопросу готовили газеты определенного направления. В середине 1870-х гг. они начали широкую кампанию за передачу большей части крымских вакуфов государству. Уже в 1876 г. московские газетчики, как по команде вдруг заинтересовавшиеся вакуфными делами далекого Крыма, публикуют массу статей о бесполезности наделения татар землей взамен усиления борьбы против их фанатизма, вернейший путь к ликвидации которого — изъятие у них вакуфного имущества. Конечно, писали газеты первопрестольной, такое решение, вероятно, усложнится "давнишним недовольством крымских татар своим положением", но чрезмерно опасаться этого не следует: крайний вид протеста, до которого они способны дойти, — это эмиграция [94] 94 "Татары составляют слишком смирное и хозяйственное племя, чтобы питать активную вражду…" (Нов. время, 1876, № 239). , а это не страшно, более того, и удерживать их не следует, так как переселенцев для Крыма явится довольно и из внутренних губерний, и из-за границы (МН, 1976, № 244; НВ, 1876, № 232 и др.).

Одновременно осуществляется политический нажим на крымское мусульманское духовенство. В том же 1876 году министр внутренних дел Тимашев окончательно запретил выдачу паспортов татарам, собиравшимся для ежегодного паломничества к святыням Мекки. Министр предписал отклонить прошения о паспортах, "под какими бы предлогами они ни поступали" ( Кричинский А., 1919, 30). Тем не менее пока вакуфы оставались в неприкосновенности.

На следующий 1877 год произошла активизация "турецкой" политики Петербурга, что не могло не оказать влияние на крымские дела. Начался очередной антитурецкий милитаристский шабаш, причем за новую агрессию выступала, и в который раз, часть общественности, интеллигенция. К примеру, Ф. Достоевский, считая необходимым скорейший захват Стамбула, полагал невозможным предоставление древней столице статуса вольного города, иначе она рискует сделаться "гнездом всякой гадости, интриги, убежищем всех заговорщиков всего мира, добычей жидов, спекулянтов и проч. и проч.". "Константинополь должен быть наш" — к такому выводу пришел великий русский писатель (Собр. соч., 1984, т. 26, 83).

К несчастью, эту фантастическую идею лелеяли не только не располагавшие реальной властью литераторы, но и руководители русской политики, в том числе канцлер Горчаков. Как выразился М.Н. Покровский, "Достоевский бредил в хорошей компании…" (1918, 9). Естественно, усиливается и внутрироссийское пропагандистское наступление на инородцев-мусульман, прежде всего на крымских татар, которых власти по-прежнему считали в видах близившейся войны какой-то "пятой колонной". Поощряемый властями, в Крыму начался дикий разгул антитатаризма. Татар гнали из немецких "экономии", из имений русских помещиков и фермеров, норма эксплуатации тех немногих, что сохранили свои места, удвоилась, они платили уже не1/10, а1/15 урожая. В конце 1870-х гг. озверевшие переселенцы устраивали акции настоящей травли татар, еще живших кое-где на плодородных землях; даже кладбища, святые места, столь чтимые мусульманами, было невозможно уберечь от изуверов: "Из плит, поставленных в головах покойников, он (т. е. русский. — В.В. ) наделал корыт для птиц и, раскопавши могилы, увез вывороченный оттуда камень для стен своих амбаров" (KB, 1896, № 74). Естественно, это массированное политическое, экономическое, социальное наступление на народ не могло не повлиять на национальную психологию населения и, в частности, на общую демографическую ситуацию. Атмосфера полной безысходности, отсутствия перспектив для развития народа ощущалась конкретными его членами, каждой семьей. И отразилось это нагляднее всего на деторождении. Мусульманское общество, уровень рождаемости в котором всегда был выше, чем в православном, отреагировало вполне естественным образом — в 1880-х гг. крымских татар умирало втрое больше, чем рождалось ( Гаспринский М., 1889). Общество было обескровлено морально и физически.