Валерий Возгрин - Исторические судьбы крымских татар

Все это вело к вполне понятным результатам. И правы были газетчики, утверждая, что за десятилетия существования русско-татарские школы не выпустили ни "одного татарчонка со свидетельством на знание русской речи" (Т., 1881, № 46). Русский язык в результате знало едва 0,1 % татар, а ведь более половины из них были грамотными, они читали и арабские тексты (Т., 1881, № 47). В гимназиях же не могли учиться и самые одаренные татарские дети по причине перегруженности программы. Красочно описывал Е.Л. Марков, чем оканчивались редкие попытки такого рода: "Помаются (татарчата)… годочка по два, по три и сплывут обратно, бессильные одолеть массу латинского, славянства, неметчины, французятины и всех гуманных и реальных наук, которыми вплоть до краев налиты наши гимназии" (1902, 305).

В итоге за столетие (1780–1880) высшее образование получило всего два татарина. Конечно, неплохое образование давали и медресе, бывшие одновременно духовными академиями, учительскими семинариями и общеобразовательными учебными заведениями [97] 97 Так, в Зинджерлы-медресе в течение 10 лет обучения изучались татарский и арабский языки и письменность, математика, этика, каллиграфия, логика, поэтика, мусульманское право, богословие, содержание и толкование сунны и Корана, русский язык — последний по 2 часа ежедневно. и в качестве таковых оказывавшие гораздо большее влияние на общество, чем любой европейский университет. Но им все же не хватало светских современных дисциплин, для введения которых в программу требовалась дотация в 7–8 тыс. руб. ежегодно на каждое медресе (там же). Эту сумму государство выделить отказывалось; вакуфная же казна давно опустела…

Все это — и искусственное торможение развития сети народных школ, и уменьшение количества уже имевшихся, и стремление оставить их программы на средневеково-окостенелом уровне — сказалось на положении татарской интеллигенции. По сути дела в XIX в. народ ее не имел, так как с эпохи аннексии число образованного духовенства уменьшилось чуть ли не всемеро — с 5 тыс. до нескольких сот человек ( Кричинский А., 1919, 43). Но и духовенство концентрировалось в основном вокруг культурных, духовных центров. В горах мулл было мало, в степи еще меньше. Там же, в степи, до самого низкого уровня опустилась поэтому элементарная грамотность, недаром степняков в начале нашего века все чаще стали называть "китапснэ", "карататар", т. е. "бескнижные", "темные татары". Число преподавателей общеобразовательных предметов из татар ограничивалось несколькими десятками, а татар-журналистов можно было пересчитать по пальцам.

Немногочисленные татарские газеты влачили жалкое существование — в основном из-за нажима сверху, со стороны администрации. Над ними постоянно висела угроза закрытия. Осуществлялся постоянный политический и идеологический надзор, причем в ряде случаев его вели священники. Так, в 1909 г. и позже за карасубазарской "Крым-Седасы" наблюдал отец Н. Соркин, получивший на это архипастырское благословение епископа Таврического Алексея. Как результат этой "опеки" газету вскоре закрыли. Через границу не пропускали мусульманскую прессу, особенно младотурецкую.

Вообще любые мусульманские инициативы, вне зависимости от их направленности, в том числе и благотворительной, тут же пресекались. Руководители подобных сообществ подвергались репрессиям, их принуждали к эмиграции и т. д. В то же время администрация приветствовала организацию в Крыму таких сборищ, как "Русское народное собрание", "Русский народный союз Михаила Архангела" и т. п., о них уже говорилось. Инициаторами их создания были полиция и жандармерия, но покровительство часто оказывала церковь, православные священники принимали в них живое участие. Их деятельность, направленная против инородцев, т. е. и против татар, финансировалась из народных денег в различных фондах, где была и татарская копейка. В таких условиях, когда властями упорно разжигалась национальная рознь, в Крыму началась реакция на первую революцию, проявившаяся в ряде политических и экономических реформ.

Национальная подоплека реформ

В любом многонациональном государстве устойчивый и органично развивавшийся правовой механизм может быть построен лишь при широком участии в нем всех народов этого государства. Однако бюрократия всех времен не только не понимала животворности такого участия, не только не стремилась организовать его, но и всячески ему противилась из узкосословных эгоистических интересов, для монополизации власти, что не имело ничего общего с государственными интересами.

В Крыму (как и в ряде других областей России) власти не ограничивались простым отстранением татар от участия в управлении их краем, но до последних дней существования монархии безоглядно растрачивали тающие духовные ресурсы российской государственности на бессмысленную, при всей ее энергичности, борьбу с пробуждающимся самосознанием "инородцев". И нас не должны вводить в заблуждение такие памятники имперского "братства народов", как Указ 12 декабря 1904 г., где говорилось о немедленном расширении религиозных прав и об отмене административных стеснений в этой области, об укреплении начал веротерпимости. Указ этот так и остался на бумаге, не став законом ( Тукаев М.Ш., 1912, 4). Остались и сегрегационные законы, и, что хуже, складывалась практика и привычки представителей одних этносов третировать, а иногда и терроризировать других. Не в последнюю очередь под влиянием спущенных сверху положений (чего стоит лишь запрет крымским татарам держать коз, обнародованный в Уставе лесном, т. 8, с. 214). Уже были преступлены незыблемые ранее в Крыму грани простой культуры общежития и даже правопорядка. Русские все настойчивее преследовали татар, но к желанной Петербургом цели поголовной русификации это пока не приводило.

Был достигнут другой результат: "… живой, творческий дух народов был растрачен на борьбу с мелочными придирками, принижен в вынужденном подпольном существовании, сделался подозрительным, ненавидящим, недоверчивым" ( Станкевич В., 1921, 5).

1905 год принес нацменьшинствам России новые надежды — была восстановлена конституция Финляндии, отменены дикие законы о запрещении украинской, белорусской, литовской письменности, дарована свобода организации партий и союзов, в том числе по национальному и религиозному принципам. Однако царизму пришлось вскоре раскаяться в вынужденном своем "либерализме".

Уже во II Думе мусульманская группа выдвинула требования, отражавшие не только весьма слабое почтение правоверных к властям, но и их стремление к экономической и социальной модернизации общества. Мусульмане-думцы требовали ограничения власти царя конституцией, свободы вероисповедания для всех, равноправия национальных языков с государственным (с ведением делопроизводства на местном языке), образования автономных национальных областей с органами местного самоуправления, раздачи безземельным и бедным всех удельных, государственных и кабинетских земель и отчуждения за счет казенной покупки части монастырских и частновладельческих территорий, предназначавшихся также бедным, отмены остатков зависимости от помещиков, введение 8-часового рабочего дня (Программа, 1907, 3-13).