Валерий Возгрин - Исторические судьбы крымских татар

Вооруженную борьбу регулярных частей с правительственными отрядами, имевшую не только политический, но и национальный характер, пытался в самом начале погасить Мусисполком. Инициатива принадлежала Ч. Челебиеву. Ему противостояли некоторые члены правительства, чувствовавшие себя в безопасности, так как большинство населения было за них. Тем не менее Ч. Челебиеву удалось, приведя данные о многочисленных жертвах в первую очередь среди мирного населения, убедить коллег в необходимости послать к большевикам парламентскую комиссию. Предлагалось создать смешанную краевую власть из представителей парламента Совета народных представителей и большевиков. Вначале ревкомовцы вроде соглашались с таким компромиссом и переговоры шли успешно. Но Севастополь тем временем неожиданно направил ударную группу войск с артиллерией на Сюрень и далее — на Симферополь, который был 14 января взят.

В захваченной столице новая власть арестовала членов правительства, начались первые расстрелы местной "буржуазии", т. е. пленных из правительственных войск и городской самообороны, среди которых, естественно, было много татар. Показательно, что первые свои распоряжения Симферопольский ревком публиковал исключительно на русском языке, большинству татар города и особенно деревни малопонятном. Поэтому они не могли эти распоряжения выполнять, и многие шли под арест, а затем и на расстрел, так и не понимая, в чем их вина. Казни воспринимались как бессмысленные убийства и оставшимися в живых. По этой и еще ряду причин симферопольские татары, ошеломленные внезапным вторжением матросских частей и массовыми репрессиями, бежали в горы. Курултай был распущен — очевидно, за расхождение во взглядах с флотским ревкомом. В глазах даже образованной части татар "это было простым возвращением русских, их власти, насилием, произведенным русскими войсками над пробудившимся национальным движением" ( Бунегин М.Ф., 1927, 123), справедливо отмечает советский автор. Неудивительно, что не только татары, но и славяноязычные крымчане воспринимали новую напасть, пришедшую с Севера, как продолжение былых кровопролитий, походов Миниха, Ласси, Долгорукого, еще живших в памяти народа. Красный террор был настолько ужасен, что не укладывался в сознание людей XX века. Казалось, в Крым вернулись ледяные ветры средневекового Московского государства:

В этом ветре — гнев веков свинцовых,

Русь Малют, Иванов, Годуновых —

Хищников, опричников, стрельцов,

Свежевателей живого мяса —

Чертогона, вихря, свистопляса —

Быль царей и явь большевиков.

Так писал поэт, встретивший 1918 г. на берегах Черного моря. А его современник, которого столь же трудно заподозрить в татарском национализме, делал вывод о том, что именно это насилие, а не мифические националистические агитаторы "привели к организации антисоветских татарских ячеек на местах, а затем и к вооруженному выступлению против Советов".

Как вспоминает старый крымский большевик В.Л. Елагин, игнорирование ревкомами языка и национальной культуры татар было символичным: "Советская власть с момента возникновения и до момента гибели под натиском немцев оставалась русской, говорила на чужом для татар языке". Именно поэтому "крымские большевики в 18 г. не смогли разрешить национального вопроса" (1924, 88). Добавим, что нам не известны даже попытки решить его. Ставка делалась, как мы видели, не на компромисс, единственно необходимый в сложной социальной и национальной обстановке тех месяцев, а лишь на вооруженную силу, на физическое уничтожение инакомыслящих.

Ревкомовцы Севастополя и других городов понимали, что власть на штыках не может быть прочной по крайней мере до того, как не будут ликвидированы все сторонники прежнего демократического правительства. При всех его недостатках оно было выбрано большинством крымчан, имело общие с местным населением интересы и, главное, успело решить ряд проблем, абсолютно чуждых новым Советам, созданным армией и флотом и ими контролировавшимся. Положение это нужно было менять, полагали большевики.

Предлог к такого рода акциям представился уже в феврале 1918 г. Новая власть обложила местную "буржуазию", т. е. частных предпринимателей, от крупных до самых мелких, контрибуцией в 10 млн руб. Сумма, и сама по себе немалая, могла быть собрана в разоренном войной и революциями крае с большим трудом. Тем не менее в считанные дни в ревкомы было сдано 3 млн руб., а когда в назначенный срок деньги полностью внесены все же не были, это послужило сигналом для матросов и солдат Севастополя, которые развязали кровавый террор. За три ночи 21–24 февраля в городе было вырезано несколько сот "национальных буржуев", расстреляны заключенные в городскую тюрьму члены правительства, среди которых был и Нуман Челеби Джихан ( Гавен Ю., 1923, 53).

Волна террора, постфактум оправданного как превентивное средство против реставрации выборной власти, прокатилась и по другим городам. Только в Симферополе было расстреляно 170 мирных жителей, отнесенных на сей раз к "мировой буржуазии" ( Бунегин М.Ф., 1927, 126). Террор стал массовым — это признают и апологеты подобного насилия над народом. Причем был он направлен не только против "классово чуждого элемента", но и против недавних союзников большевиков — расстрелу подлежали эсеры и меньшевики ( Надинский П.Н., II, 1957, 77).

В красном терроре принимали участие и команды с кораблей Черноморского флота. Страшную память о себе оставили в Евпатории транспорт "Трувор" и крейсер "Румыния", экипажи которых за три дня расстреляли, зарезали и утопили не менее 300 человек. Всего же только зимой 1918 г. в этом маленьком городке было репрессировано около 1 тыс. мирных жителей.

Здесь, как и в других крымских городах, казни местного населения предварялись жуткими пытками, тем более бессмысленными, что никаких "антибольшевистских" тайн жертвы не хранили. Матросы пытали евпаторийцев на палубах, сжигали их в корабельных топках живьем единственно "для развлечения" ( Мельгунов С.П., 1990, 90). Единожды окунувшись в эту кровавую вакханалию, люди почти поголовно становились садистами, солдаты и матросы теряли человеческий облик, постоянно искали всё новый и новый выход своим извращенным наклонностям.

Иногда утверждается, впрочем, что дикая эта резня, сопровождавшаяся самочинными обысками, откровенным грабежом и страшными актами насилия над мирным населением, якобы осуществлялась "незаконными" бандами "уголовных и анархиствующих элементов" (там же). Утверждение это сомнительно уже потому, что террор начался как по команде одновременно в разных районах Крыма и осуществлялся вооруженными отрядами, беспрепятственно уводившими крымчан на расстрел не только из собственных домов, но и из государственных тюрем. Наконец, наименее "законными", на наш взгляд, были организованные именно ревкомами так называемые сортировочные комитеты, без суда и следствия выносившие смертные приговоры арестованным.