Юрий Пантелеев - Морской фронт

Командующий флотом приказывает немедленно нанести по конвою удар с воздуха всеми возможными силами. Двадцать четыре бомбардировщика взлетели с аэродрома и взяли курс в море.

В 20.00 получили донесение от подводной лодки «С-102»: у мыса Колкасрагс обнаружен большой конвой. Вражеские корабли идут под самым берегом по мелким местам.

Следя за тем, как оператор капитан-лейтенант Овечкин наносит место конвоя на карту, начальник оперативного отдела Пилиповский медленно произнес с досадой:

— Мыс Колкасрагс — это конец пролива…

И я сразу понял мысль Григория Ефимовича: противник уже прошел пролив, до Риги ему осталось всего шестьдесят миль (миля — 1,852 километра), шесть-семь часов ходу…

Почему так быстро движутся часовые стрелки? Никогда так быстро не бежало время.

Комфлот то и дело звонит командующему ВВС:

— Самохин, что слышно?

— Пока ничего. Ищут.

— Куда же девался конвой?

Наконец оно пришло — долгожданное донесение от летчиков. Но такое, какого мы меньше всего ожидали. Наши самолеты не нашли противника, бомбы сбросили по запасным целям…

Ахать и охать нет времени. Командующий приказывает немедленно искать конвой и организовать повторный удар, теперь не только силами авиации, но и эсминцев и торпедных катеров. Полетели указания в море контр-адмиралу Дрозду, генералу Елисееву на Эзель и генералу Самохину на его КП.

Во втором часу ночи вылетел на разведку еще один истребитель. Командующий и все мы не отходили от карты. Ждали вестей от Елисеева. Почему молчит разведчик? Ведь дорога каждая минута!

В дверях появился начальник разведки Фрумкин. Подхожу и тихо спрашиваю его:

— Как дела под Марьяма?

Вижу, майор устал, весь в пыли.

— Пока плохо. Фашисты опять жмут…

Нас перебивает дежурный по связи. В руках у него телеграфная лента. Комфлот берет ее и громко читает донесение генерала Елисеева: «Обнаружен конвой у мыса Мерсрагс. Четыре катера вышли в атаку».

— Сколько миль от этого мыса до Риги? — спрашивает командующий дежурного оператора.

— Тридцать.

Все мысленно прикидывают: успеет ли конвой укрыться в Риге раньше, чем будет атакован нашими силами?

А тут время будто споткнулось и потянулось медленно-медленно. Торпедные катера в море. В воздухе — бомбардировочная авиация. Ждем результатов, а их все нет. Наконец звонок с острова Эзель. Отряд торпедных катеров под командованием старшего лейтенанта Владимира Гуманенко (впоследствии капитан 1 ранга, Герой Советского Союза) два часа искал противника. Все же нашел его и в 4 часа утра, несмотря на сильное охранение конвоя; предпринял дерзкую атаку с малых дистанций. Катера получили прямые попадания снарядов, но благополучно вернулись в базу. Гуманенко доложил о потоплении в районе мыса Мерсрагс двух немецких транспортов. После ухода катеров начались атаки конвоя нашей бомбардировочной авиацией. Летчики наблюдали прямые попадания бомб и гибель транспорта и тральщиков. Удары наносились группами по пять — девять самолетов. Всего было сделано более семидесяти самолето-вылетов. Атаки не прекращались, пока конвой не втянулся в Западную Двину…

А еще было бы лучше для торпедных катеров, если бы авиация ударила непосредственно перед их атакой и тем самым снизила ход конвоя. Это значительно облегчило бы атаку катерников, но, увы, этого сделать не удалось…

Это было в 11 часов 30 минут. А наши эсминцы подошли лишь в 13 часов. Один миноносец проскочил за входной буй, обстрелял хвост конвоя. После этого контр-адмиралу Дрозду ничего другого не оставалось, как вернуться в Моонзунд…

В этот день гитлеровцы впервые понесли на море солидные потери: было пущено ко дну три крупных транспорта, двадцать пять разных мелких судов. Наши летчики сбили восемь самолетов противника.

И все же операцией мы не были довольны. Атака торпедников была бы куда удачнее, если бы бомбардировщики ударили по конвою не позже, а раньше нападения катеров. И вообще у нас не получилось взаимодействия авиации с кораблями. А как плохо работала наша разведка! В результате часть вражеских кораблей дошла до места назначения. А была полная возможность отправить их на дно все до одного.

Много мы тогда об этом думали. Наши летчики и торпедники сражались геройски, и не их вина в том, что дело не было доведено до конца.

После тщательного изучения всех событий дня мы приняли ряд важных решений. И прежде всего постарались улучшить воздушную разведку Либавы, Виндавы и Ирбенского пролива. Пересмотрели мы и схему связи, упростили ее. Было очевидно, что донесения о противнике должны передаваться сразу же тому командиру, который, не дожидаясь особых указаний, может немедленно нанести удар по противнику. По нашей прежней схеме донесения шли через множество инстанций, и в результате мы, например, узнавали о противнике последними, хотя организация ударов по конвоям различными силами во многом зависела от штаба флота.

15 июля наша минно-торпедная авиация поставила мины непосредственно на подходах к реке Даугава. На этих минах через несколько дней подорвался крупный фашистский танкер.

Отдельные удачи не могли успокоить нас. Снова и снова у себя в штабе флота мы обсуждали вопросы боевого взаимодействия. Стало очевидным, что без дружной работы с генералом Елисеевым и его штабом нам положения не выправить. Мне надо было встретиться с Елисеевым и обо всем поговорить.

С этой целью 19 июля я отправился на остров Эзель. На машине доехали до порта Рохукюла. Здесь попали под сильную бомбежку и около часа просидели в какой-то яме — другого укрытия не было. Мы не могли понять, что именно бомбили фашисты. Уже разрушенный порт? Сгоревшие причальные линии? Разбитые жилые дома и взорванные нефтехранилища? Везде торчало обгорелое скрюченное железо, в воздухе носился запах гари…

А бомбы продолжали падать и вспахивать черную, жирную от мазута землю. Вновь и вновь летели обломки камня. Разбило стекла нашей машины. Нас засыпало мусором и грязью. На территории порта воинских частей и вообще каких-либо боевых объектов уже давно не существовало, самолеты летали низко и безнаказанно, никто в них не стрелял. Потом я понял: видимо, в плане гитлеровского командования сегодня значилась бомбежка Рохукюлы, и вот план слепо выполнялся.

Самолеты улетели. Затих шум моторов. К концу обгорелого пирса осторожно подошел сторожевой катер «МО». С не меньшей осторожностью и мы пробирались, прыгая с одного обгорелого бревна на другое. Все же как-то добрались до катера. Он рванул, мы мигом вылетели в пролив, подальше от этого зловещего места.

Несемся по тихой глади пролива двадцатиузловой скоростью (тридцать семь километров в час). Подходим к пристани Куйвасту. Швартуемся отлично. Искренне любуюсь сноровистой, четкой работой матросов. Как бывший старпом эсминца, я вполне удовлетворен ею.