Денис Черевичник - Всемирная история поножовщины: народные дуэли на ножах в XVII-XX вв.

Специалист по античной религии и фольклору Греции профессор Джон Лоусон писал, что концепция вендетты у маниотов заключалась в следующем. Человек, погибший насильственной смертью, не мог успокоиться в могиле, пока не будет отомщён, и выходил в мир живых как вриколакос — оборотень, обуреваемый жаждой крови своего врага. Чтобы обеспечить покой его телу и душе, на ближайших родственников убитого возлагалась обязанность уничтожить убийцу или, по крайней мере, кого-то из его близких. До свершения мести над сыном довлело проклятие его отца, и если из-за его трусости или по другой причине месть не состоялась, то это проклятие переходило и на него, и после смерти он также превращался во вриколакоса. Вкратце учение маниотов сводилось к тому, что убитый восставал из могилы для свершения мести, которая заключалась в том, что убийцу должна была постигнуть участь его жертвы — насильственная смерть. Но в то же время убитый взывал о помощи к своим близким, угрожая им страданиями. Таким образом, вера в могущественное и мстительное привидение и служила главной движущей силой вендетты [294] John Cuthbert. Modern Greek Folklore and Ancient Greek Religion: A Study in Survivals, Cambridge: at the University Press (1910), pp. 441-443. .

Маниотский поэт XVIII века Никетас Нифакос рассказывал, что, когда в Мани мужчина не погибал в бою, а умирал от естественных причин, маниоты впадали в отчаяние, так как не было виновника смерти и некому было мстить. Таким образом, с их точки зрения справедливость могла остаться не восстановленной. Поэтому, по свидетельству Нифакоса, смерть от естественных причин могла вызывать у маниотов угрозы мести Харону, и даже самому Богу. Любые похороны предоставляли семье благоприятную возможность демонстрации мощи клана. И чем больше на панихиде присутствовало родственников, тем больше было уважение к могуществу семьи, а следовательно, тем меньше было желающих причинить этой семье вред [295] Seaford, Robert. Reciprocity and Ritual: Homer and Tragedy in the Developing City-State, New York, Oxford University Press (1994), p. 89. .

Кровная месть, или, как её называли сами маниоты, дикомэ, или гдикомэ, была таким же проклятием земли Пелопоннеса, как и вендетта в деревнях Корсики и Сицилии несколько столетий спустя. Голосили женщины в чёрном, а братья и сыновья давали суровые клятвы мести над свежими могилами. Решение о начале вендетты принимались на холодную голову на семейном совете. После этого семья, начавшая дикомэ, «официально» объявляла о своём намерении. Тогда в деревне слышался колокольный звон, знаменовавший начало «войны», и маниоты закрывались в своих домах-башнях с узкими бойницами вместо окон. По древнему кодексу чести маниотов, любые враждебные действия в отношении противника, предпринятые после объявления вендетты, считались правомерными, и полем битвы являлась вся деревня вместе с окрестностями.

Иногда дикомэ мог приостанавливаться по обоюдному согласию. Эти перемирия, называемые трева, как правило, предпринимались для проведения сельскохозяйственных работ, таких как сев, молотьба или сбор маслин. Кровники даже могли работать рядом в поле, но в полном молчании, не обмолвясь ни словом. По окончании трева военные действия возобновлялись. Ещё одним основанием для трева могли стать торжественные церемонии, такие как свадьбы или крестины. Окончательно же дикомэ прекращался только после уничтожения всей враждебной семьи или клана. Выжившие из поверженного клана покидали деревню, по традиции оставляя всё своё имущество победителям.

В спорных случаях решения по дикомэ, так же как в древней Спарте, принимались «геронтики», или советом старейшин Мани под управлением «капитана». Война между враждующими семьями мгновенно прекращалась только в одном случае — при нападении турок. Так, самое известное перемирие трева было объявлено национальным героем Мани, сыном легендарного военачальника маниотов Петробея Мавромихалисом в 1821 году, незадолго до начала освободительной войны против турок.

Полковник Вуатье в мемуарах о войне Греции вспоминал, что как-то раз он наткнулся на груду убитых. К нему подбежал проводник и объяснил, что это тела 150 турок, вырезанных маниотами. В одной из вылазок Малвазийского гарнизона турки захватили в плен молодого маниота из уважаемого рода и жестоко казнили на глазах его воинов. В ответ на это разъярённые маниоты, следуя закону вендетты, изрубили всех пленных турок [296] Записки полковника Вутье о нынешней войне греков. / Перевод Ореста Сомова.В двух частях. Часть первая. - СПб., 1824. - С. 154-155. .

Я не могу однозначно утверждать, что обычай кровной мести появился в Южной Италии и на Корсике исключительно благодаря маниотам — подобная традиция была характерна для многих родоплеменных сообществ Европы. Но в пользу этой версии свидетельствует несколько фактов. Правители Неаполитанского королевства не случайно способствовали притоку иммигрантов и поощряли расселение беженцев-маниотов в определённых регионах Апулии. В XI-XVII веках эти земли практически опустели и превратились в заболоченные пустоши. Тому было много причин. Вероятно, основной из них было включение апулийской столицы — Бари в состав Неаполитанского королевства, что несомненно нанесло удар по экономике региона и затормозило его развитие. Кроме этого свою лепту внесла и свирепствовавшая в этих местах малярия, выкосившая немалую часть населения Апулии. Таким образом, маниоты высадились в практически обезлюдевших местах, и, поэтому не только не ассимилировались, но и приняли самое деятельное участие в этногенезе апулийцев. Что позволило им сохранить свою идентичность, традиционную этническую культуру, а также архаичные верования, обычаи и традиции. Также нельзя отрицать и тот факт, что и кровавый обычай вендетты в Средиземноморье получил наибольшее распространение именно в бывших в колониях и местах компактного расселения маниотов.

Так, например, обычай кровной мести, типичный для Сицилии, Калабрии или Апулии, практически неизвестен на севере Италии, и более того, северяне Милана или Пьемонта считают его варварской традицией, характерной исключительно для «диких» южан.

Естественно, возникает закономерный вопрос: а как же хрестоматийная история вендетты семейств Монтекки и Капулетти, кульминацией которой стала смерть Ромео и Джульетты? Ведь все прекрасно помнят, что сценой этой драмы являлась Верона, расположенная на севере Италии. Но этому есть простое объяснение. Самая ранняя из обнаруженных историками литературы версий этой трагедии, «II novellino», была написана около 1450 года. Принадлежала она перу некоего Мазуччо Салернитано, чьё настоящее имя было Том-мазо Гуардати, творившего при дворе арагонских королей Неаполя. «Il novellino» — это сборник рассказов, один из которых описывает историю тайной любви Мариотто и Ганоццы. Сюжет один в один повторяет знакомую всем историю Ромео и Джульетты, за исключением того, что фамилии семей не упоминаются, а Ромео-Мариотто не кончает жизнь самоубийством, а его обезглавливают по приговору суда. Да и происходят все эти трагические события значительно южнее Вероны, в тосканской Сиене.