Политбюро и дело Берия. Сборник документов

На указанных лиц были довольно веские агентурные материалы, свидетельствовавшие об их враждебных высказываниях против политики партии и правительства. Более того, эти материалы, соответственно, подтверждались оперативной техникой (секретным подслушиванием).

Так, в октябре 1952 года Коган Б. Б., придя домой, в беседе со своей женой Тер-Захарьян А. И. заявлял, что он будто бы не хочет лечить русский народ, а готов его травить снизу доверху. В тех же материалах подслушивания были зафиксированы резкие враждебные высказывания со стороны указанной выше группы врачей против товарища И. В. Сталина, а также допускали враждебные выпады о покойных Жданове и Щербакове.

В соответствии с наличием таких материалов и постановлением ЦК КПСС от 11 июля 1951 года о наличии среди врачей глубоко законспирированной террористической организации в ноябре 1952 года были первоначально арестованы Вовси и Коган Б. Б.

На первых же допросах без всякого применения каких-либо незаконных мер, они показали о своих террористических высказываниях против товарищей Сталина и Маленкова. В ходе дальнейших допросов Вовси и Коган показали, что они своими преступными действиями по лечению активных деятелей Советского государства сократили жизнь товарищам Димитрову Г. М., Подвойскому Н. И., Семашко Н. А., а многим нанесли вред здоровью. Все копии протоколов направлялись товарищам Сталину и Маленкову (их можно найти в архиве ЦК).

В последующем Коган и Вовси показывали, что они делали ставку на физическое устранение товарищей Сталина и Маленкова, клеветнически считая последнего «виновником преследования евреев в нашей стране». Следовательно, эти их злодейские замыслы исходили из чисто националистических побуждений.

Наряду со своей вражеской деятельностью Коган и Вовси называли своих сообщников, которые, по согласованию с директивными органами, арестовывались и подтверждали имевшиеся в распоряжении следствия материалы, причем без всякого напоминания им показаний, полученных от Когана и Вовси.

Только лишь в конце декабря 1952 — начале 1953 года по указанию бывшего министра госбезопасности тов. Игнатьева С. Д., основывавшегося на указании ЦК КПСС, к некоторым из арестованных врачей была применена мера физического воздействия. Причем не в такой форме, как об этом расписал в приказе Берия.

Тов. Игнатьев дал указание о применении этой меры, исходя из того, что врачи-террористы якобы не могли действовать по собственному почину, а обязательно должны быть связаны с иноразведками, хотя подозревать их в этом имелись основания.

Арестованные в январе — феврале 1953 года жены Вовси и Когана без всякого применения к ним указанной выше меры и какого-либо вымогательства, в совершенно спокойной обстановке, полностью перекрыли показания своих мужей, рассказав об их террористической деятельности.

Так мы вели дело и ориентировались на его судебное разбирательство в показательном открытом порядке.

В марте т. г. к руководству МВД СССР пришел Берия, который совместно с Кобуловым Б. стал вызывать арестованных к себе без присутствия следователей. О чем они с ними разговаривали, никому неизвестно, но факт, что после его вызова Вовси, к которому, по существу, и не применяли мер насилия, отказался от своих показаний.

12 или 13 марта, не зная наличия всех материалов на врачей, Берия вызвал руководящих работников следствия и заявил им, что он не верит в их преступную деятельность, а тем более в сговор между собой.

Более того, на этом совещании он извратил само понятие буржуазного национализма, заявив, что врачи из лиц еврейской национальности не националисты, а были просто недовольны увольнением евреев из ряда учреждений. На самом же деле они обобщали и высказывали друг другу клевету на ленинско-сталинскую национальную политику.

Тогда же он назначил «комиссию» и дал указание отобрать от всех арестованных отказные показания. Так, в следственном отделе 1-го Главного управления МВД СССР тов. Рублев и Панкратов отобрали 16 человек следователей и, ссылаясь на Берия, дали нам указания «поговорить с арестованными по душам», «сказать, что они оговорили себя», «националистами не являются, а просто высказывали друг другу недовольство увольнением евреев из некоторых учреждений», т. е. дать повод к их отказу от показаний.

Тов. Рублев сам лично вызвал Когана Б. и объявил ему об этом всего в 10–15 минут, в результате чего Коган, не будучи глупым человеком и зная, что его ждет, отказался от своих показаний.

Если до этого тов. Рублев всюду кричал, что врачи — злодеи и т. д., то в данном случае он поступил как человек, слепо выполняющий указания. Я лично думаю, что он и тов. Панкратов могли выполнить, не задумываясь, любое указание Берия, поскольку при всех начальниках они приспосабливались и оставались на своих местах.

В тот же день тов. Рублев нам, следователям, сказал, что это «поворот в карательной политике», «мы не можем держать в тюрьмах интеллигенцию», что «освобождение врачей — дело большой политики» и т. д. При этом он ссылался на слова Берия.

Мы, маленькие рядовые работники, были растеряны. Некоторые эти указания выполняли добросовестно, а многие сомневались в них, но и не решались пойти жаловаться на неправильность этих действий, частью боясь за себя, а частью считали, что пойти не к кому, поскольку Берия считался «вторым человеком в правительстве» и был членом Президиума ЦК.

14 марта мы выехали в тюрьмы «допрашивать арестованных», и только некоторые из них, сообразив, в чем дело, отказались от своих показаний, а большинство по-прежнему подтверждало.

На второй день т[ак] называемая] комиссия в составе Влодзимирского, Козлова, Захарова и Ливанова потребовала от нас справки по делам, какие материалы конкретно имеются на каждого из арестованных для доклада руководству министерства. Мы эти справки добросовестно составили. Однако наш труд пропал даром, так как составленные нами документы никуда не пошли. С этого же дня нам запретили допрос арестованных, которых без участия следователей стали вызывать названные члены комиссии. Как их допрашивали, может свидетельствовать следующий факт.

Полковники тов. Козлов и Захаров вызвали жену арестованного Вовси, которая полностью подтверждала свои показания. Они предложили ей «пойти продумать».

Но и на втором допросе она говорила по-прежнему. Это, очевидно, не удовлетворяло тов. Козлова и Захарова. Вызвав ее в третий раз, они решили сделать ей свидание с мужем, который убедил жену отказаться от своих показаний.

Более того, арестованная Вовси В. из тюрьмы передала записку на имя тов. Захарова, в которой писала ему, что она старалась, по возможности, выполнить его задание. Если же что-либо ему не понравится в ее собственноручных показаниях, то по его указанию она перепишет их в нужном для него направлении.