Перри Андерсон - Размышления о западном марксизме

После XX съезда КПСС и венгерского восстания теоретический журнал ИКП «Сосьета» в 1957 г. расширил редколлегию и ввел в нее (среди других) Делла Вольпе и Пьетранера, а в следующем году — Коллетти. В этот период в философских темах школы зазвучали политические тона, привнесенные некоторыми молодыми членами группы. В частности, характерное для трудов Делла Вольпе настойчивое утверждение мысли о важности «строгой научной абстракции» с философской точки зрения можно было бы истолковать как необходимость анализа итальянского общества в «чистых» категориях развитого капитализма при соответствующих «передовых» политических целях рабочего класса в этом обществе. Это противоречило ортодоксии ИКП, которая подчеркивала исторически отсталый и неустойчивый характер итальянского общества. Партия настаивала скорее на ограниченных «демократических», нежели социалистических требованиях как более подходящих Италии с политической точки зрения [2-21]. Теоретические расхождения в редакции «Сосьета» привели в дальнейшем к тому, что в начале 1962 г. ИКП закрывает журнал.

После этого в партийном еженедельнике «Ринашита» была проведена широкая философская дискуссия, открывшаяся обвинениями в адрес школы Делла Вольпе, на которые резко ответил Коллетти. Два года спустя Коллетти, разочарованный тем, что после 1956 г. ни в СССР, ни в коммунистических партиях западных стран не произошло реальной демократизации, вышел из ИКП [2-22]. Основные свои работы следующего десятилетия Коллетти пишет, уже не состоя ни в какой политической организации.

Вместе с тем с 1924 по 1968 г. марксизм не «остановился», как впоследствии утверждал Сартр, а продвигался в стороне от какой-либо революционной практики. Разрыв между ними был обусловлен всей исторической эпохой. На глубинном уровне судьба марксизма в Европе определялась отсутствием сколь-нибудь значительных революционных выступлений после 1920 г., за исключением культурной периферии Испании, Югославии и Греции. Судьба марксизма была также неотделима от результатов сталинизации коммунистических партий — формальных преемниц Октябрьской революции. Сталинизация сделала невозможной подлинную теоретическую работу в области политики в отсутствие революционных потрясений, предотвращению которых она, в свою очередь, способствовала. Тем самым скрытым отличительным признаком всего марксизма является то, что он был продуктом поражения.

Неспособность социалистической революции выйти за пределы России — причина и следствие ее разложения внутри России — служит общим фоном становления всей теоретической традиции западного марксизма этого периода. Все без исключения основные труды в русле этой традиции были написаны в условиях политической изоляции и отчаяния. «История и классовое сознание» (1923 г.) была написана Лукачем в эмиграции в Вене, в то время как в Венгрии свирепствовал белый террор после подавления Венгерской коммуны. Грамши свои «Тетради» писал в тюрьме недалеко от Бари, после того как победившему фашизму удалось окончательно подавить рабочее движение Италии. Две наиболее важные работы Франкфуртской школы выходят в свет в самые мрачные времена политической реакции в Западной Германии и Соединенных Штатах в послевоенный период: труд Адорно «Минима морале» (1951 г.) выходит в год официального процесса запрещения КПГ в Западной Германии, сочинение Маркузе «Эрос и цивилизация» (1954 г.) — в обстановке истерии маккартизма в США. Во Франции «Критика диалектического разума» Сартра (1960 г.) была опубликована после успешного переворота голлистов в 1958 г., в самый разгар алжирской войны, когда возглавляемые ФКП широкие массы рабочего класса находились в состоянии оцепенения и инертности, а немногие люди, активно выступавшие против войны, подвергались террору со стороны ОАС (военно-фашистская группировка во Франции начала 60-х гг.). Именно в эти годы Альтюссер приступил к созданию своих первых и наиболее оригинальных исследований. Наиболее важные из них совпали с авторитарным установлением прямого президентского правления и полной политической консолидацией Пятой республики. Непрерывная цепь политических поражений рабочего класса и социализма не могла не оказать глубокого воздействия на характер марксизма этой эпохи.

В то же время сталинизация созданных III Интернационалом партий, которые с конца 20-х годов характеризовались бюрократической структурой и идеологическим подчинением курсу СССР, оставила еще один заметный след в марксизме. Итоги второй мировой войны, как мы уже видели, обозначали значительные перемещения географических центров распространения марксизма как живой культуры в Европе. Причем коммунизм фактически исчез как реальная сила в рабочем классе Западной Германии, тогда как во Франции и Италии начали преобладать массовые коммунистические партии. Вследствие различия ситуаций, сложившихся в этих странах, предпринимался ряд попыток дать разнообразные ответы на вопрос: каким образом марксистскую теорию соединить с политикой пролетариата в соответствующих зонах? Однако вопрос оставался открытым. Формальное членство в рабочих партиях (Лукач, Делла Вольпе, Альтюссер), выход из них (Лефевр, Коллетти), братский диалог с ними (Сартр), однозначный отказ от какой-либо с ними связи (Адорно, Маркузе) — все эти действия были одинаково неспособны соединить марксистскую теорию с массовой борьбой.

Следует отметить, что, как бы ни поступали теоретики, официальное коммунистическое движение оставалось главным и единственным связующим звеном между ними и организованной формой социалистической политики, независимо от того, принимали они его или отвергали.

Свои отношения с компартиями теоретики могли строить, исходя из двух вариантов. Во-первых, теоретик мог вступить в компартию и подчиниться ее строгой дисциплине. В этом случае он мог сохранить номинальную связь с жизнью рабочего класса своей страны (с которым, несмотря ни на что, партия была неизбежно связана), а также сохранить, по крайней мере, на словах, преемственность с классическим марксизмом-ленинизмом (изучение которого в партии было обязательным). Ценой такой относительной близости к реальностям повседневной борьбы рабочего класса было молчание о том, как эта борьба ведется на самом деле. В этот период ни один интеллектуал (или рабочий), не входивший в состав руководства, не мог в массовой коммунистической партии выступить ни с какими независимыми суждениями по основным политическим вопросам, кроме как в самой двусмысленной форме. Лукач и Альтюссер избрали первый путь. Избрать противоположный путь значило остаться вне какой бы то ни было партии.

Во втором случае над политическими формами выражения не существовало никакого институционального контроля, однако тогда пропадала и надежная опора на социальный класс, ради интересов которого теоретическая деятельность в марксизме лишь и имеет смысл. Сартр и Маркузе, каждый по-своему, прошли этот путь. Личное участие Сартра в деле международного социализма не имеет равных — он писал важные работы о Франции, Венгрии, Алжире, Кубе, Конго, Вьетнаме, Чехословакии, хотя не обладал глубоким знанием классического наследия марксизма и не оказал воздействия на рабочее движение своей страны. Маркузе, будучи знатоком марксизма раннего периода, писал объемистые книги, в которых в присущей ему двусмысленной манере рассматривал вопросы, относящиеся к США и СССР («Одномерный человек» и «Советский марксизм»), в то же время развивая теорию, которая, по сути, отрицала наличие у промышленного рабочего класса какого-либо социалистического потенциала. И наконец, последний вариант — отказ и от членства в партии, и от всяких политических выступлений. Эту позицию занял Адорно в послевоенной Германии. В этой тупиковой ситуации западный марксизм преднамеренно хранил молчание в таких наиболее важных сферах исследования для классического исторического материализма, как познание экономических законов развития капиталистического способа производства, анализ политического механизма буржуазного государства, стратегия классовой борьбы, необходимая для свержения этого государства. Грамши является единственным исключением из этого правила, и это знак его величия, что отводит ему особое место среди представителей традиции западного марксизма. И это естественно, ибо в его личности воплощено революционное единство теории и практики того типа, который определил классическое наследие. Опыт восстания итальянских рабочих в 1919—1920 гг., а также деятельность политического руководства ИКП в период с 1924 по 1926 г. оставались для него источником творческой мысли во время длительного заключения, защитившего его от последствий сталинизации за пределами Италии, хотя оно его медленно убивало.