Перри Андерсон - Размышления о западном марксизме

Таким образом, пожалуй, самой примечательной характерной чертой западного марксизма является постоянное присутствие в нем последовательно возникавших разновидностей европейского идеализма, под чьим влиянием он находился. Причем диапазон взаимосвязей всегда был широким: от принятия идей до отказа от них, от заимствования—до критики. Они могли встречаться в сложных сочетаниях, варьируясь от случая к случаю. Однако основной принцип оставался поразительно неизменным начиная с 20-х годов и кончая 60-ми годами. Лукач написал свою работу «История и классовое сознание», когда он все еще находился под глубоким влиянием социологии Вебера и Зиммеля, а также философии Дильтея и Ласка. В частности, ключевые категории «рационализации» и «предписанного сознания» были заимствованы у Вебера. На толкование Лукачем концепции «овеществления» наложил заметный отпечаток Зиммель, в то время как Дильтей и немецкий витализм (Lebens-philosophie) в целом вызвали его враждебность по отношению к естественным наукам, что было совершенно не свойственно всей предшествующей марксистской литературе [3-11]. Грамши построил свои «Тюремные тетради» как продолжение диалога с Кроче и последовательную критику его взглядов, пользуясь при этом терминологией и разрабатывая темы философа-идеалиста, который был в то время главным действующим лицом в культурной жизни Италии, в частности разделяя его увлеченность проблемами этико-политической истории [3-12]. Одновременно он также развивал идеи литературного критика Де Санктиса, принадлежащего к старшему поколению.

Начиная с 30-х годов коллективная работа Франкфуртской школы была проникнута концепциями и тезисами психоанализа Фрейда как организующего начала значительной части ее собственных теоретических изысканий. Крупная работа Маркузе «Эрос и цивилизация» была явно задумана им как философское переосмысление Фрейда, и все его термины, такие как «подавление» и «сублимация», «принцип реальности» и «принцип исполнения», «эрос» (инстинкт жизни) и «танатос» (инстинкт смерти), находились в универсуме дискурса Фрейда. Сартр — особый случай, поскольку он сам был выдающимся философом-экзистенциалистом во Франции, сформировавшимся под влиянием Хайдеггера и Гуссерля еще до того, как он перешел на позиции марксизма. Он перенес в свои марксистские работы интеллектуальное прошлое с присущим ему инструментарием и новациями. В результате получился кондуит концепций, содержащихся в работах разных периодов — от «Бытия и Ничто» до «Критики диалектического разума». Он включал в себя такие понятия, как «фактичность», ведущее к понятиям «нехватка» (в зависимости от контекста переводимого как «нужда», «недостаточность» и т.д. — Прим. ред.), «тождественность», к «сереальности» и нестабильности «для себя в себе», к понятию «спаянной группы» [3-13].

В последующих размышлениях Сартра продолжают присутствовать два главных источника его экзистенциалистской системы обращения к Гуссерлю — Хайдеггеру и ссылок на них в его объемном исследовании Флобера, опубликованном десятилетие спустя после выхода в свет работы «Критика диалектического разума». Работа Альтюссера была задумана как открытая и принципиальная полемика с его наиболее крупными предшественниками, и прежде всего с Грамши, Сартром и Лукачем. Однако его теоретическая система также обязана многими организующими терминами мыслителям-идеалистам. Понятия «эпистемологический разрыв», «проблематика» были заимствованы у философа Башляра и у историка Кангийема, причем оба явно склонны были к психологизму. Идеи «симптоматического чтения» и «централизованной структуры» были взяты у Лакана, психоаналитика, сочетавшего фрейдистскую ортодоксальность с хайдеггеровскими полутонами. Вместе с тем нет сомнения в том, что термин «сверхдетерминация» был заимствован непосредственно у Фрейда [3-14]. Такие культурные сопряжения, определяющие топографическое положение мысли Лукача, Грамши, Маркузе, Сартра и Альтюссера, представляют собой только наиболее важные и особые наборы понятий в рамках традиции западного марксизма. Аналогии могут быть найдены практически у всех его представителей [3-15]. Типичным примером является центральная роль, которую в работе Гольдманна занимала психология Пиаже, с которым он работал в Швейцарии во время войны. В рамках экономической теории это правило сохраняется [3-16]. Пример тому — взаимосвязь Суизи и Шумпетера. Проще говоря, влияние одного идеалистического мыслителя могло распространиться на несколько разных теоретиков-марксистов. Так, например, Башляр воодушевил не только Альтюссера: он был также почитаем Лефевром, Сартром и Маркузе, которые делали совершенно другие выводы из его трудов [3-17]. Фрейд прежде всего был общим открытием не только Адорно и Маркузе, но также Альтюссера и Сартра, хотя они и весьма по-разному принимали или интерпретировали его наследие [3-18]. Такое постоянное соотнесение с современными им теоретическими построениями, находящимися вне рамок исторического материализма и зачастую прямо антагонистическими ему, было неизвестно марксистской теории до первой мировой войны [3-19]. В этом состояла специфика западного марксизма, отличавшая его от предшествовавшей марксистской теории.

Модель взаимоотношений между основными теоретиками этой традиции и современными мыслителями немарксистской культуры составляла, так сказать, горизонтальную ось интеллектуальной сети координат западного марксизма. Однако в то же время она имела и вертикальную ось отсчета, что также в основном не вписывалось в прежние марксистские традиции, то есть философская генеалогия обязательно уходила в домарксистский период. В этом отношении все основные теоретические системы западного марксизма характеризуются одним и тем же стихийно сложившимся механизмом. Все они без исключения обращались к домарксистской философии для обоснования, объяснения или дополнения философии Маркса. Это неизбежное возвращение в домарксистский период в поисках более ранней отправной точки для истолкования смысла работы Маркса опять же служит существенным показателем исторического положения западного марксизма. Как мы видели, преобладание в рамках традиции профессиональных философов было одним из признаков общих перемен в марксистской культуре после 1920 г.

Вертикальные линии преемственности, на которую стал претендовать западный марксизм во имя Маркса и самого себя, появились благодаря профессиональной преемственности в его рамках. Действительно, Маркс не оставил после себя никакой работы, в которой в систематизированном виде излагалась бы его философия в классическом понимании слова. Оставляя в стороне свои ранние философские тезисы неопубликованных работ, он никогда не осмеливался заниматься чистой философией в пору своей зрелости. Даже сделанное им позднее сущностно важное изложение метода (Предисловие к «Критике политической экономии» 1857 г.) осталось лишь программным фрагментом, так никогда и не завершенным и не отредактированным для публикации. Невыявленный, скрытый потенциал и отрывочный характер философских изысканий Маркса компенсировали поздние работы Энгельса, и прежде всего «Анти-Дюринг». Однако ценность его последних работ была поставлена под сомнение после 1920 г., когда все более ясной становилась несовместимость некоторых их центральных положений с проблемами и результатами естественных наук.