Лю Юн-нянь - Дружба, скрепленная кровью [Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.]

В тот же день вечером мы спустились с гор и подошли к деревне. Вдруг пошел сильный дождь. Все невыносимо устали, проголодались и озябли, а спрятаться от дождя было негде. Вот и решили — будь что будет — войти в деревню. В одном из домиков мы заметили огонек и, позабыв про всякую предосторожность, направились прямо туда. Входим в дом, а там на стене оружие висит. «Вот, — думаем, — попали в историю», — и решили уходить обратно.

— Вы чего испугались? — стал удерживать нас хозяин. — Да садитесь, откушайте с нами.

Говорил он, видимо, от души, гостеприимно и вежливо: наверное, ему приходилось уже принимать таких непрошеных гостей. Помялись мы немного, а потом чувствуем — сил нет больше переносить голод, ну и уселись вокруг стола. А хозяин стал любезно угощать нас вареной картошкой, от которой аппетитно шел пар.

— Выкушайте, не стесняйтесь, — заговорил он, помолчав немного, — а я схожу за старостой. — Усомнились мы вначале, но видим, что человек он как будто неплохой, не должен вроде причинить нам зло, вот и решили — пусть себе идет. Продолжая уписывать картошку, мы приготовились на всякий случай, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.

Вскоре пришел староста. Поздоровался и говорит:

— Мужиков в деревне сейчас мало, а рабочие руки — во как нужны. Захотите остаться у нас — будете сыты и одеты, а потом и семьями обзаведетесь.

Ни я, ни мои товарищи оставаться в деревне не собирались. А староста все не унимается и так и сяк уговаривает. И как ни отказываемся — все напрасно. Разволновались мы и сказали ему напрямик:

— Не можем здесь остаться, староста, партизан разыскиваем.

Услышал это староста, испугался, вытаращил на нас глаза и говорит:

— А у меня есть приказ белого полковника: всякого, кто появляется в деревне, немедленно отправлять к командиру полка. Так что, остаетесь или…

Мы насторожились, и я подумал: «Прежде чем ты осмелишься донести на нас белым, мы тебя шлепнем, а потом уйдем из деревни».

Наступило тягостное молчание, и это было самым тяжелым моментом. Увидев, что мы решительно отказываемся от его предложения, староста подумал немного и, словно решив что-то, говорит:

— Ну что же, не остаетесь, так и не надо. Отправлять вас никуда не будем. Только вот что: уходите в горы и ищите там свой партизанский отряд. — И в заключение добавил:

— Говорят, что партизанский отряд находится к востоку отсюда. А встретите по пути белых, ни в коем случае не говорите, что были здесь, у нас.

Выйдя из деревни, мы посовещались: раз староста отпустил нас и погони белых нет, значит, он неплохой человек, — и решили двигаться на восток.

Глубокой ночью добрались мы до горного перевала и здесь встретили мальчика. Оказалось, что он дозорный партизан. Спросив, кто мы, мальчик повел нас в ущелье, где расположился партизанский лагерь. Местность эта называлась Ведено. Здесь раньше находились казармы белых. Командиром партизанского отряда был Соколов. В отряде насчитывалось около пятисот бойцов, больше ста из которых не имели оружия.

Выслушав наш рассказ, Соколов решил провести боевую операцию. Через несколько дней он отправил в Грозный связного с поручением к подпольщику из партизанского отряда Ивану, служившему надсмотрщиком в грозненской тюрьме. Связной должен был передать ему коробку папирос, в одной из которых находилась записка следующего содержания: «Будьте готовы. Такого-то числа, такого-то месяца отряд освободит тюрьму».

Я тогда еще не оправился от болезни. Соколов выделил для проведения операции тридцать партизан под командованием Мити. В соответствии с выработанным планом партизаны напали на тюрьму. Но не успели они освободить и пятидесяти заключенных, как нагрянули белые. Партизанам пришлось, отстреливаясь, поспешно отойти. Кое-кого из освобожденных белые схватили и снова бросили в тюрьму. А через некоторое время по доносу предателя был схвачен наш Иван. Его повесили на телеграфном столбе. Предатель знал также и место, где расположился партизанский отряд, и 31 января 1920 года привел туда шеститысячный отряд белых. Сняв наш дозор на горном перевале, белые устремились к лагерю.

В то утро часов около пяти меня вдруг разбудили страшные крики и ружейная пальба, от которой гремело все ущелье. Мы выбежали из помещений и, припадая к земле, стали вести огонь по противнику, который шел на нас лавиной. В отряде была всего лишь одна пушка. Дали из нее три выстрела, и она пришла в негодность. Партизаны несли большие потери убитыми и ранеными. Чтобы не попасть в окружение, командир отряда Соколов приказал отходить в горы. Только к вечеру нам удалось оторваться от противника. В этом сражении партизанский отряд потерял более пятидесяти отважных бойцов.

Спустя два месяца Красная Армия перешла в генеральное наступление на Южном фронте. И тогда с гор спустился партизанский отряд под командованием Соколова и принял участие в освобождении Владикавказа, Грозного и Кисловодска.

Литературная запись Нань Синь-чжоу .

Шел 1918 год. 1-й китайский отряд (полк) Красной Армии действовал в верхнем течении реки Камы. После двухмесячных кровопролитных боев против колчаковских банд на правобережье в районе Степаново, Ножовка, Бабка отряд, преследуя противника, переправился на левый берег. Здесь, заняв оборону, задержался более месяца из-за капитулянтской тактики троцкистского командования и, дав противнику передышку, подставил себя под удар.

Отряд расквартировался в деревнях Бараново, Неволя и Еловка. Штаб отряда разместился в Еловке. Взвод, которым командовал я, расположился в деревне Лавская в семи километрах от штаба отряда. Помню, у хозяйки, где мы остановились, сыновья были в Красной Армии. Из некогда большой семьи дома остались только трое: сама хозяйка, старушка за шестьдесят лет, и две молодые снохи — жены сыновей.

Помнится, день 24 ноября выдался очень пасмурный, солнце так и не показалось. В пять часов вечера уже стемнело. Мы, группа китайских бойцов, сидели в горнице возле русской печи и рассказывали хозяйке и ее снохам о необыкновенно красивых китайских горах, реках, лесах, полях и тяжелой жизни бедноты. Женщины слушали нас очень внимательно, В другой комнате и на кухне, где расположились остальные бойцы нашего взвода, не смолкали ни на минуту шаньдунские рассказчики, хэбэйский хор, звучали народные песни.

— Дядя Лю Фу! — обращается ко мне вбежавший в этот момент мальчик, наш общий любимец Вова, и передает мне записку. Читаю при свете керосиновой лампы эту записку, написанную очень неровным, размашистым почерком: «Немедленно подними взвод по тревоге. Сбор точно в пять часов у штаба отряда. Командир отряда Фань Хай-шань».