Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Однажды рассказал ребятам о моем первом отделенном командире Колдыбаеве.

— Неужели даже фамилию помните? — удивился курсант Плотников, юноша лет девятнадцати, курносый, с густо высыпавшими на лице веснушками.

— Помню, и, наверное, не я один. А вы фамилию своего первого отделенного помните? — в свою очередь спросил я.

Плотников задумался на секунду-другую.

— Нет, не помню, товарищ гвардии полковник.

— А сколько времени в армии?

— С конца сорок второго. Года полтора набежало.

— Значит, плоховат был ваш отделенный. Что же касается Колдыбаева, то мы его очень уважали, даже любили. Готовы были за него в огонь и в воду.

— Он что, добрый был? — придвигаясь ко мне, спросил другой, еще более юный курсант Лавка.

Я не мог сдержать улыбки.

— «Добрый»… Разве этим характеризуется отличный командир?! На службе, к тому же на военной, да еще в условиях фронта, доброта иногда выходит боком.

— Почему?

— Да потому, что она может погубить людей. Пожалел командир уставших бойцов, не выставил часовых — тут фашисты их и накрыли. Нет, товарищи, Колдыбаев не был добрым. Он отлично знал свое дело, знал уставы, умел показать любой прием так, что хотелось ему подражать. И знаете, что он при этом всегда говорил? «Делай лучше меня!» И старались, делали лучше, хотя требовалось для того пролить немало пота. И еще заметьте: Колдыбаев никогда не грозил наказанием, но не было случая, чтобы он не добился выполнения приказа точно и в срок. Отчего бы это, как думаете? — Я оглядел своих молодых собеседников.

— Хороший, наверное, был человек, — уставившись на меня карими наивными глазами, предположил Лавка.

Плотников усмехнулся:

— Добрый опять, что ли? — Засмеялись и другие. — Я так думаю, товарищ гвардии полковник, — продолжал Плотников, — справедливый был человек ваш Колдыбаев.

— Правильно: справедливый, честный, правдивый, искренний и человечный человек. И еще очень требовательный к себе. Мы бежим с полной выкладкой, и он бежит с полной выкладкой, мы ходим в увольнение раз в неделю, и он — раз в неделю, мы питаемся из ротного котла, и он — из него же, хотя родные его жили через две-три улицы от казармы. При всем том учтите, что вставал он раньше всех, а ложился всех позднее.

— Выходит, товарищ гвардии полковник, командиром быть труднее, чем рядовым? — заметил Лавка.

— Да уж, товарищ Лавка, легкой жизни у вас не будет. — Слова мои вызвали дружный смех. Я жестом успокоил курсантов: — Вот говорят, товарищи: «Солдат рождается в бою». Хочу спросить, согласны ли вы с этим.

Курсанты удивленно переглянулись.

— А что же тут неправильного? — спросил Плотников.

— А то, что солдат — заметьте, это слово имеет широкий смысл, оно относится и к рядовому, и к командиру — должен родиться не в бою, а еще до боя. Потому что в бою он может погибнуть, не успев родиться. Понятно, что из этого следует?

— Так точно, товарищ гвардии полковник, — за всех ответил Плотников. — Пока затишье, надо учиться воевать как следует, а бой будет проверкой наших знаний и умения, экзаменом на солдатскую зрелость.

— А вот еще говорят: «Смелость города берет». Правильно это? — спросил Лавка, в голосе которого слышался полемический задор.

— А почему же нет. Недаром другая русская пословица гласит: «Трус не любит жизни — он только боится ее потерять». Трус ведь всегда пассивен, бездействие как раз и губит его. Отважный, наоборот, любит жизнь страстно, он борется за нее, стремится быть смелее, хитрее, быстрее врага и потому побеждает. Тут, товарищ Лавка, уместно вспомнить слова великого Суворова. А он говорил, что храбрость, мужество, отвага повсюду и при всех случаях боевой обстановки необходимы, только тщетны они, если проистекают не от искусства, не от мастерства войны… У вас, товарищ Лавка, есть что возразить генералиссимусу Суворову?

Опять всеобщим смехом были встречены мои слова. Заразительнее всех смеялся румяный юнец Гриша Лавка. А я пытался угадать, как поведут себя в бою эти будущие командиры отделений. И любознательный, задиристый Лавка, которому бы еще в десятилетке за партой сидеть, и насмешливый, схватывающий все на лету Плотников (однофамилец бойца из 106-й стрелковой бригады), и другие. Но что гадать — время покажет…

Чудесна земля Молдавии! Цвела она весною 1944 года особенно пышно и щедро, будто торопилась раскрыть перед нашим солдатом-освободителем всю красоту свою, будто просила побыстрее вызволить ее из фашистской неволи.

Кипенно-белые, с розоватым налетом, словно облитые светом зари, сады источали берущие за душу весенние ароматы; деловито гудели рои пчел…

Особенно много работы было сейчас у разведчиков подполковника Кустова. Благодаря их стараниям мы знали номера и примерные силы стоявших перед нами немецких частей, имена их командиров и даже характер и привычки некоторых из них.

Как-то утром подполковник Кустов доложил мне: вернувшиеся из ночного поиска разведчики сообщили, что с передовой исчез один из пехотных полков противника.

— Как это «исчез»? — удивился я.

Кустов развел руками.

— Разведчики пытались установить пункт передислокации, но тщетно. Никаких следов. Разрешите связаться с разведкой корпуса?

— Действуйте.

Через два-три дня разведчики установили: после пополнения полк как резервный отведен в глубину обороны. При этом им удалось установить точные координаты его расположения.

Показав мне на карте место, куда отведен полк, Кустов сказал:

— Отдыхают фрицы, Иван Никонович. Умаялись. Надо бы им напомнить, что они не у себя в фатерланде…

В тот же день я доложил командиру корпуса о гитлеровской части, которая, не зная ни тесных траншей, ни укрытий, ведет безмятежную жизнь в своем ближайшем тылу, причем в пределах досягаемости нашего огня. Ночью на участок дивизии прибыл полк «катюш», а рано утром он дал несколько залпов по врагу.

Потом разведчики сообщили результаты работы гвардейцев-минометчиков: десятки машин целый день вывозили убитых и раненых гитлеровцев.

Штаб корпуса обеспокоила попытка немецкого командования накопить резервы. Это могло означать, что противник стремится укрепить свою оборону на случай нашего наступления. Но это же могло свидетельствовать и о том, что немцы сами готовятся нанести удар. Помочь разобраться в ситуации могла только разведка.

Командир корпуса приказал нам добыть «языка». Добыть именно на участке 62-й гвардейской стрелковой дивизии, которая стояла на кишиневском направлении к юго-западу от Оргеева.

Начальник разведки дивизии подполковник Кустов тщательно подготовил операцию по захвату «языка». Он изучил местность и характер обороны противника на протяжении всей полосы обороны дивизии; наметил объект поиска — офицерский блиндаж, а возможно, и штаб немецкого подразделения, засеченный нашими наблюдателями; договорился с артиллеристами и минометчиками об огневой поддержке; определил место перехода линии фронта, перед которым саперы должны сделать проход в минном поле…