Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Маловероятно, что Кремль открыто объяснит причины приверженности существующей системе коллективного хозяйствования, несмотря на ее очевидные недостатки, но можно точно назвать две. Первая: расширение частных подсобных хозяйств, создание частных рынков и рост цен на продукцию агропромышленного комплекса подразумевает значительное увеличение доли крестьянства в национальном доходе страны — в ущерб и к недовольству городского населения и, возможно, за счет инвестиций в производство. Иными словами, это означает триумф политики Бухарина, который делал ставку на сельское хозяйство, и отказ от сталинских предубеждений {1135} 1135 См. [453, р. 70–71]; более широкий взгляд на тему: [1300, р. 415ff]. . Вторая: это означает ослабление власти управленческо-бюрократического аппарата, заправляющего советским агропромышленным комплексом, и может задать тенденцию в остальных сферах. Если «индивидуальные землепользователи, ежедневно принимающие решения в соответствии с требованиями рынка, переменами погоды и условиями, в которых выращиваются урожаи, в общем и целом намного более компетентны, чем централизованная бюрократия, как бы хорошо организована и укомплектована она ни была» {1136} 1136 [155, р. 18]. , то что отсюда следует для будущего «централизованной бюрократии»? Если между «социализмом и дефицитом продуктов в стране» {1137} 1137 [Ibid, р. 11]. действительно существует устойчивая негативная корреляция, это не могло ускользнуть от внимания Политбюро. Но, с его точки зрения, лучше и уж точно надежнее поддерживать «социалистическую», то есть коллективную, систему хозяйствования, даже если это будет означать рост импорта продовольствия, нежели признать поражение коммунистической системы и ослабить существующий контроль над широчайшим сегментом общества.

Аналогично объясняется и нежелание Советского Союза идти на перемены в промышленной сфере. Некоторые наблюдатели считают, что в этом едва ли есть необходимость, учитывая поразительные результаты, достигнутые советской экономикой с 1945 года и тот факт, что страна производит, например, станков, стали, цемента, удобрений и нефти больше, чем США {1138} 1138 См. сравнительные данные в [203, р. 28–30]. . Однако есть многочисленные признаки того, что советская промышленность также испытывает стагнацию; период относительно легкого роста, объясняемого амбициозными производственными задачами, на решение которых были брошены огромные силы и средства, подходит к концу. Отчасти это происходит из-за возрастающего дефицита рабочей силы и энергоресурсов (на каждом из этих факторов мы подробно остановимся ниже). Не менее важны неоднократные сигналы того, что производство страдает от бюрократического планирования, от концентрации большей части ресурсов в тяжелой промышленности и от невозможности удовлетворять покупательский спрос и совершенствовать продукцию, чтобы отвечать новым требованиям и выходить на новые рынки. Производство такого количества цемента вовсе не обязательно благо, если на это затрачены ресурсы, позаимствованные из более нуждающегося в них сектора экономики; если сам процесс производства цемента слишком энергозатратен; если готовый цемент требуется транспортировать на большие расстояния, добавляя работы и без того перегруженной железнодорожной сети; если этот цемент поставляется на один из тысяч строительных объектов, начатых советским планированием, но так и не завершенных {1139} 1139 Более наглядные данные, подчеркивающие неэффективность, см. в [453, р. 40]. См. также очень взвешенную работу Berliner J. S. Planning and Management [103, p. 350–389]. . То же самое можно наблюдать и в гигантской сталелитейной промышленности СССР, большая часть производимого продукта которой, кажется, не востребована, из-за чего некоторые исследователи отмечают удивительный парадокс: промышленное изобилие, а купить нечего {1140} 1140 Выражение взято из [279, р. 289]. . Если говорить точнее, эффективные отрасли советской экономики существуют (по большей части те, что связаны с оборонной промышленностью, могут распоряжаться ресурсами и должны конкурировать с Западом), но в целом система страдает от сосредоточенности на производстве в отрыве от рыночных цен и покупательского спроса. Поскольку советские заводы и фабрики, в отличие от западных, не могут уйти из бизнеса, они лишены дополнительного стимула к выпуску конкурентоспособной продукции. Какие бы ухищрения для ускорения промышленного роста не применялись, поверить в то, что при условии сохранения «плановой экономики» какие-то из этих мер возымеют длительный и ощутимый эффект, крайне сложно.

Однако если сегодняшний уровень эффективности производства в СССР можно охарактеризовать как едва удовлетворительный (или, скорее, неудовлетворительный, судя по ставшим более жесткими заявлениям правительства), то в дальнейшем оно еще сильнее пострадает от трех факторов. Первый касается запасов энергоносителей. Стало совершенно очевидно, что высокие темпы роста советской экономики с конца сороковых годов напрямую зависели от огромных запасов угля, нефти и природного газа. Вследствие этого «неэффективный расход» энергии и стали в СССР и государствах-сателлитах значительно превосходит соответствующие показатели Западной Европы, как показано в табл. 46.

В случае России столь нерациональное использование было приемлемым, пока запасы энергоресурсов оставались обильными и (относительно) легкодоступными, но сейчас все изменилось, и это прискорбный факт. Возможно, знаменитый прогноз ЦРУ от 1977 года, в котором говорилось, что добыча нефти в СССР достигнет пика, а потом пойдет на спад, тогда и был преждевременным, но тем не менее в 1984 и 1985 годах добыча нефти в России в самом деле немного снизилась впервые за все время после окончания Второй мировой войны {1142} 1142 Этот вопрос лучше всего рассматривается в [452], но также см. Silk L. Soviet Oil Troubles (New York Times , 05.06.1985, p. D2). . Еще большее беспокойство внушает то, что остающиеся (и весьма масштабные) запасы нефти и природного газа расположены глубже либо находятся в районах вечной мерзлоты, таких как Западная Сибирь. За последнее десятилетие, как сообщал в 1985 году Горбачев, себестоимость тонны нефти в Советском Союзе выросла на 70%, и проблема, возможно, лишь усугубится {1143} 1143 См. Russia Drills Less Oil, OPEC Keeps It Cheap ( Economist , 08.06.1985, p. 65). . Этим во многом и объясняется стремление России к скорейшему увеличению объемов выработки атомной энергии и удвоению ее доли в производстве электроэнергии с 10 до 20% к 1990 году. Пока преждевременно говорить о том, какой ущерб этим планам нанесла авария на Чернобыльской АЭС, четыре реактора которой производили седьмую часть всей атомной электроэнергии в СССР, вследствие чего после их отключения выросло потребление запасов прочих энергоресурсов, но совершенно очевидно, что в результате этой катастрофы из-за усиления мер безопасности повысятся расходы всей отрасли и сократится темп ее планового развития {1144} 1144 См. Economist (03.05.1986, p. 55–57). Более общее описание см. в [103, р. 191ff]. . Наконец, необходимо отметить тот неудобный факт, что энергетический сектор уже поглощает значительную долю капиталовложений — около 30% всех промышленных инвестиций, и эта цифра рано или поздно начнет резко расти. Трудно поверить в сказанное в недавнем отчете: «Если просто сохранить без изменений нынешний уровень капиталовложений в нефтяную, угледобывающую и электроэнергетическую отрасли наряду с ростом целевых вложений в добычу природного газа, то это поглотит практически весь возможный рост капитальных ресурсов советской промышленности за период с 1980 по 1985 год» {1145} 1145 [299, р. 93]. , — ведь последствия для прочих сфер вырисовываются еще более мрачные. Однако общий посыл ясен: для обеспечения хотя бы умеренных темпов роста экономики энергетический сектор будет поглощать все больший процент ВНП {1146} 1146 См. [103, р. 213–214]; см. также [127, р. 313–343]. .