Александр Рязанов - Оренбургский край. Исторический очерк.

В последующее десятилетие с 1754 по 1764 г. мы наблюдаем обратное явление: отпуск русских товаров за границу упал против предыдущего 10-ти летия больше, чем в два раза — до суммы 1.368.329 рублей, тогда как ввоз заграничных товаров в Оренбург поднялся до 1.939.912 рублей, т. е. на 570583 рубля превысил отпуск товаров за границу.

Мы полагаем, что явление это имеет тесную связь с политическими событиями в крае, которые происходили в 1754—1755 г., на которые главным образом и падет большее сокращение вывоза русских товаров за границу.

В 3-м десятилетии с 1764 по 1774 г. наблюдается уже полное равновесие между ввозом и вывозом товаров, а именно: отпущено за границу на 1.792.138 р., а ввезено в Оренбург на сумму 1.769.802 р.; доход от таможенных сборов выразился в 455930 рублей.

Из больших торговых центров России — Нижнего-Новгорода, Москвы, Ростова, Киева сюда прибывали русские купцы со своими товарами, для обмена их на заграничные. Местное население — казаки, башкиры, калмыки и русское население края привозили свои товары. Башкиры гнали скот, привозили звериные шкуры и мед; яицкие казаки везли рыбу, икру. Казак-киргизы гнали огромные табуны баранов и коней, везли шерсть, овчину, звериные шкуры, козий пух, сало и проч. Уже за первые 14 лет своего существования с 1745—1759 г., по данным Оренбургской таможни, одни только казак-киргизы продали на оренбургском рынке до 800 тыс. разного скота, Ежегодно русские купцы выменивали в Оренбурге от 40—50 тыс, баранов и от 15—20 тыс. коней.

Оренбургская торговля имела меновой характер. Расчет за товары производился не деньгами, а баранами. Баран являлся расчетной валютой, как для киргизца, так и для русского купца.

Русские купцы ограничивались меновым торгом в Оренбурге и совершенно не проникали ни в казакскую степь, ни в средне-азиатские страны, опасаясь быть ограбленными в степи. Только в 1750 г. Оренбургскому купцу Хаялину удалось впервые доставить в Хиву небольшой торговый караван, в сопровождении хивинского посланника Шербека. Поэтому меновая торговля производилась через посредников — средне-азиатских купцов и торговых татар Сеитовской слободы, расположенной недалеко от Оренбурга. Сеитовские татары, как мусульмане, беспрепятственно проникали со своими товарами как в казакские аулы, так и на рынки Средней Азии. В силу этого обстоятельства сеитовские татары превратились в деятельных агентов торгового капитала и положили прочные основания русским экономическим завоеваниям в самых отдаленных уголках киргизской степи.

Внутренняя торговля заключалась в обмене продуктов земледелия, животноводства и прочих промыслов на предметы заводскофабричной промышленности. Посредниками между покупателями и продавцами были русские купцы, а среди туземного населения по преимуществу те же сеитовские татары. Торговля имела ярмарочный характер; на ярмарки съезжались купцы и местное население со своими товарами.

Отсутствие удобных путей сообщения, отдаленность края от производящих центров и необеспеченность внутреннего спокойствия в крае, а также недостаток денежных капиталов чрезвычайно тормозили развитие внутренней торговли. Местные купцы не стремились к быстрому обороту своих капиталов, а старались нажить прибыль путем неимоверного взвинчивания цен на свои товары, чем только тормозили продвижение их к потребителю; только путем ярмарок, на которые приезжали с товарами представители крупных коммерческих фирм центральной России, и поддерживался более или менее интенсивный ход внутренней торговли.

Развитие торгового капитала в крае во второй половине XVIII века, хищнические захваты башкирских земель, притеснения инородческого населения и эксплуатация крестьянских масс породили ряд острых национальных и социальных конфликтов, которые потрясли до основания не только Оренбургский край, но и все Поволжье.

Первым по времени в крае вспыхнуло новое восстание башкир в 1755 г.; за ним последовал уход калмыков из Оренбургского края в пределы Китая в 1771 г. и, наконец, в 1773 г. произошло знаменитое Пугачевское восстание, явившееся серьезною угрозою самому существованию дворянско-крепостного государства.

Башкиры были разбиты и обессилены после усмирения в 1740 г., почему некоторое время не могли уже помешать планам русской колонизации края.

Стиснутая извне и изнутри русскими крепостями, Башкирия, казалось, уже не была способна на новые вспышки национального движения. В стране свирепствовал военно-полицейский режим, под защитой которого развивалась заводская колонизация, и новые пришельцы в край захватывали у башкир все новые и новые участки земли.

По яркому выражению профессора Фирсова «уцелевшие от гибели башкирцы были разорены: поля их оставались незасеянными, скот, составлявший главное богатство, был разграблен, нужно было пройти не малому времени, чтоб им было возможно собраться с силами и освободиться от ужаса, наведенного на них видом трупов их братьев, гнивших на виселицах и кольях, чтоб возможно было начать снова борьбу с русскими».

Осуществляя ряд реформ в области административного управления Башкирией, Неплюев достиг значительной централизации власти и отчасти устранил произвол местных провинциальных воевод, в особенности произвол военных командиров. Все дела по управлению башкирами, как нам уже известно, были сосредоточены в Исетской и Уфимской провинциальных канцеляриях. Неплюев издал строжайший приказ, которым было воспрещено «посторонним командам» вмешиваться в башкирские дела. Особенно серьезное внимание он обратил на туземный состав башкирской администрации и следил за тем, чтоб ни один из башкирских старшин, принимавших участие в восстании 1735—1740 г., не был допущен на общественную должность. Неплюев требовал, чтоб скомпрометированных участием в бунте «ни в какие чины не производить».

Волостным старшинам была разослана особая инструкция, которой они должны были руководствоваться при исполнении своих служебных обязанностей. Им даны были большие права, вплоть до телесных наказаний провинившихся башкир, но в свою очередь они были предупреждены, что в случае возникновения беспорядков в их волостях, «первые истезаны будут».

Еще по указу Сената 1736 г. в Башкирии был введен суровый режим. Ни один башкир не имел права отлучаться из своей деревни без письменного разрешения старшины или провинциальной канцелярии; им было воспрещено иметь у себя огнестрельное оружие. Это запрещение фактически сводилось к запрещению промысловой охоты, которая составляла значительную долю бюджета в башкирском хозяйстве.

В случае обнаружения у башкира ружья, у него отбирали лошадь в пользу доносчика. В башкирских деревнях было запрещено иметь кузницы. Все земледельческие орудия они должны были приобретать и ремонтировать в городах. Эта мера проводилась с той целью, чтоб не дать башкирам возможности приготовлять себе оружие. Тем не менее, по признанию самого Неплюева, ружья были почти у всех башкир.