Александр Колпакиди - КГБ: приказано ликвидировать [Спецоперации советских спецслужб 1918-1941]

Но при этом необходимо отметить, что Иван IV ни разу не пытался физически устранить своих противников, бежавших за границу.

Даже князю Курбскому он посылал не наемных убийц, а гневные письма. Покушаться на жизнь покинувшего его удел подданного ему даже не приходило в голову. Так же и Петр I, преследуя оппозицию внутри страны, бежавшего в сентябре 1716 года в Австрию наследника престола царевича Алексея не убил, не похитил, а лаской уговорил вернуться обратно. Редчайшим исключением из этого правила можно считать похищение из Италии в 1775 году самозванной княжны Таракановой, совершенное графом А. Орловым-Чесменским по приказу Екатерины II. Но здесь необходимо учесть то обстоятельство, что самозванка претендовала на российский престол, называя себя незаконнорожденной дочерью императрицы Елизаветы. А Екатерина II, когда дело касалось ее права царствовать в России, забывала о своем гуманизме и была беспощадной.

Что касается террора как государственной политики, то вновь он появляется на исторической сцене после Великой французской революции, когда новая историческая формация завоевывала себе место под солнцем. При этом применение репрессий оправдывалось необходимостью защиты завоеваний революции от заговоров монархистов, что можно проследить, например, по высказываниям Марата в декабре 1790 года.

«Перестаньте же напрасно терять время на обдумывание средств обороны, у вас осталось только одно из них — именно то, которое я рекомендовал уже столько раз: всеобщее восстание и народная расправа… Перебейте без всякой пощады весь парижский Генеральный штаб, всех депутатов Национального собрания — попов и приверженцев министерства, всех известных приспешников деспотизма… Шесть месяцев тому назад пятисот, шестисот голов было бы достаточно для того, чтобы отвлечь вас от развернувшейся бездны. Теперь, когда вы неразумно позволили вашим неумолимым врагам составлять заговоры и накапливать силы, возможно, потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов; но если бы даже пришлось отрубить двадцать тысяч, нельзя колебаться ни одной минуты» [4] Ревуненков В. Очерки по истории Великой французской революции. Падение монархии 1789–1792. Л., 1982. С. 105. .

«Не давайте себя усыпить, — обращался он к федератам 7 августа (1792 год — авт. ). — Держите как заложников Людовика XVI, его жену, его сына, его министров, всех ваших вероломных представителей… Вот изменники, наказания которых должна требовать нация и которых она должна прежде всего принести в жертву для общественного спасения» [5] Там же. С. 179. .

В дальнейшем террор под теми же знаменами шел по нарастающей, особенно после того, как одна партия (в данном случае Якобинский клуб) полностью подменила собой как исполнительную, так и законодательную и судебную власть. Столкнувшись с многочисленными, прежде всего экономическими, трудностями, якобинцы нашли в терроре способ удержаться у власти, что отмечал еще в XIX веке историк Т. Карлейль: «Что может противопоставить якобинский Конвент всем неисчислимым трудностям, ужасам и бедствиям? Неспособный рассчитывать дух и анархическое безумие санкюлотства! Наши враги теснят нас, говорит Дантон, но покорить нас им не удастся; „скорее мы обратим в пепел Францию“» [6] Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 473. .

Он же приводит и многочисленные примеры репрессий:

«Более ужасный закон („закон о подозрительных“ — авт. ) никогда не управлял ни одной нацией. Все тюрьмы и арестные дома на французской земле переполнены людьми до самой кровли; 44 тысячи комитетов, подобно 44 тысячам жнецов и собирателей колосьев, очищают Францию, собирают свою жатву и складывают в эти дома. Это жатва аристократических плевел! Мало того, из опасения, что сорок четыре тысячи, каждая на своем жатвенном поле, окажутся недостаточными, учреждается на подмогу им странствующая „революционная армия“ в шесть тысяч человек под командой надежных капитанов; она будет обходить всю страну и вмешиваться там, где найдет, что жатвенная работа ведется недостаточно энергично. Так просили муниципалитет и Мать патриотизм (т. е. Якобинский клуб — авт. ), так постановил Конвент. Да исчезнут все аристократы, федералисты, все господа! Да вострепещет все человечество! Почва страны должна быть очищена местью!» [7] Там же. С. 474.

Однако и якобинцы не практиковали преследование оппозиции за рубежом. Впервые на это пошел Наполеон. По его приказу 21 марта 1804 года на территории суверенного Баденского княжества был захвачен дальний родственник Бурбонов герцог Энгиенский. Его доставили во Францию, в тот же день формально осудили военным судом и расстреляли в Венсеннском замке. Впрочем, справедливости ради, необходимо отметить, что Наполеон до конца своих дней раскаивался в содеянном и каждый раз обвинял в случившемся министров (прежде всего Талейрана), что в других случаях ему было несвойственно.

В XIX веке террор как государственная политика постепенно отходит на задний план, уступая место экономическим методам принуждения. Но в это же самое время на исторической сцене появляется терроризм — национально-освободительный и революционный (политический). При этом национально-освободительный терроризм наблюдался как в Азии (в Индии — антибританский, в Корее — антияпонский, во Вьетнаме — антифранцузский), так и в Европе (в Ирландии — антианглийский, в Армении и Македонии — антитурецкий, в Боснии и Галиции — антиавстрийский и т. д.). Что же касается терроризма революционного, то это явление чисто европейское. Первыми терактами чаще всего называют убийство писателя А. Коцебу в 1819 году в Германий и убийство герцога Беррийского в 1820 году во Франции. Причем в первом случае теракт должен был «освободить» Европу от политического диктата России, во втором — пресечь наследование престола династией Бурбонов для установления во Франции республики.

Дальнейшее развитие политический терроризм получил во время революционного подъема 1830–1840 годов в Европе. Именно тогда начала распространяться идеология анархизма и связанный с ней терроризм. Достаточно будет сказать, что практически все государства Европы в той или иной мере ощутили на себе террористические вылазки анархистов, понятия «анархист» и «террорист» стали синонимами. Тогда же появилось на свет учение К. Маркса, который также не отрицал терроризм. Недаром в своих работах он писал, что «существует лишь одно средство сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки нового общества, только одно средство — революционный терроризм». Но если в Европе, правовое сознание населения которой стояло достаточно высоко, терроризм в целом был подвергнут осуждению, то в России, где понятие «право» отсутствовало практически у всех сословий, он нашел благодатную почву.