Сергей Дмитриевский - Сталин [Предтеча национальной революции]

Тысячи тысяч отчаявшихся в справедливости современного строя людей Запада и Востока готовы видеть в нем вождя, избавителя, пророка нового мира. Тысячи тысяч людей его собственной страны готовы поднять его, как знамя, — и нести, и идти за ним, куда угодно, на что угодно, только вперед, только к борьбе и к подвигам. И тысячи тысяч других людей России, разоренных и измученных его властью, с ужасом и ненавистью произносят его имя — как имя самого страшного тирана.

Одни готовы поднять его на недосягаемую высоту. Другие не могут найти слов, достаточно сильных, чтобы унизить его.

В его собственном окружении его почти никто не любит. Он правит страхом и интересами, но не привязанностью. Перед ним все дрожат.

…Спокойный, неподвижный, с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живут и быстро двигаются только глаза, улавливающие каждое движение чужого тела и души, он сидит в старом Кремле или в центре деловой Москвы, на Новой площади — в маленькой комнатке своей квартиры, в зале совещаний правительства или в просторном рабочем кабинете. И обычно молчит. Предоставляет говорить, высказываться до конца другим. И только выслушав их, уловив все их явные и тайные мысли, он негромко, уверенно, не спеша отдаст приказание, продиктует резолюцию, от которых что-то изменится в судьбе миллионов. И при этом он будет улыбаться — всегда одной и той же неподвижной улыбкой.

Было время, когда он любил поговорить — громко и резко. Было время, когда часто и много смеялся. Сейчас этого нет. Сейчас и улыбка — только маска. Когда он один — маска сходит. Лицо становится мрачным и серым, как тысячелетний камень.

Он один знает полную правду о себе. Знает, как тяжелы сегодняшние дни. Знает, как трудна борьба, вечная, ни на минуту не прекращающаяся. Как малы, в сравнении с затраченными усилиями, как недостаточны, в сравнении с поставленными задачами, как непрочны, наконец, все его достижения. Все это он знает. И еще, самое, может быть, главное: что он — обреченный человек. Ему не дано войти в будущее. Он падет на его пороге.

Что он такое? — Тяжелый топор, срезающий головы прошлого. Жесткий таран, пробивающий дверь будущего. Рано или поздно дверь будет пробита. А может быть, она пробита уже и сейчас — и он уже не нужен, он живет и властвует только по инерции, не идет вперед, но, как обломок временной рабочей постройки, застрял в проходе в канал будущего — и тормозит уже народную судьбу. Кто знает? Кто это может знать?

Но ясно одно: вечно то напряжение, в каком он держит народные силы, длиться не может. Нельзя бесконечно заставлять живущие ныне поколения народа жертвовать всем ради будущего. Когда-нибудь они подымутся и скажут: мы хотим тоже жить — не только для будущего, но и для себя. Таков закон истории. Так кончались все революции — и так, вероятно, кончится и русская, хотя бы она и была самая великая из всех.

Что такое завоевания революции? Компромисс меж старым и новым порядком, средняя меж высшими точками развития обоих. Но ему, Сталину, не дано видеть линии компромисса. Он слишком ненавидит старое — и слишком уверен в правоте того, что делает сейчас. Он умеет одно: упрямо идти вперед. И он будет идти. Постарается зайти как можно дальше в страшном торге с жизнью, — для того, чтобы потом старому миру удалось отхватить в свои лапы возможно меньше.

Нет, недаром имя, унаследованное от предков, ничего никому не говорящее, он заменил другим, соответствующим его сущности: Сталин. Это значит — человек из стали. Это значит — человек такой же твердый и такой же гибкий, как сталь. В своей жизни он не раз вынужден был сгибаться. Но ни разу не был согнут до конца. Всегда выпрямлялся, — выпрямившись, наносил противнику новый удар. Так будет, вероятно, до конца его дней: ни жизнь, ни люди его не согнут. Его можно только сломать.

Рано или поздно его сломают. Он обречен, как был обречен Робеспьер. Но что это меняет сегодня? Пока он стоит на ногах, он будет идти своим путем. Если нельзя идти прямо, если нужен обход — будет лавировать, проявит максимальную гибкость. Но цели поставленной не выпустит из глаз — будет стремиться к ней всем напряжением страшной воли.

Он небольшого роста, плотный, мускулистый. Ему сейчас больше пятидесяти лет. Суровая жизнь, тяжелая работа износили и этот организм. Но он все-таки и сейчас еще крепче многих молодых. У него здоровая примитивная натура. Его предки жили простой жизнью, дышали чистым воздухом гор, не были отравлены ядом городской культуры, работали больше руками, чем мозгом. У него и сейчас вместо нервов воловьи жилы. Правда, лицо покрыто морщинами, говорящими о большой и неустанной внутренней работе — и о том еще, что все, что происходит в этом человеке, постоянным напряжением воли сохраняется внутри, не выносится наружу. Цвет лица уже нездоровый: желтовато-бледный. Под глазами мешки. Но зато на голове под упрямым низким лбом — нетронутая временем шапка густых черных с проседью волос. Над твердым ртом густые черные усы, по-восточному свешивающиеся вниз. Подбородок не потерял своей каменной крепости.

В наружности его нет ничего примечательного. Тысячи и тысячи подобных ему внешностью людей бродят по улицам и проселкам Востока: торгуют фруктами, коврами, женщинами, скотом, погоняют верблюдов и ослов, работают в поле, разбойничают в горах, чистят сапоги. Он типичный восточный человек. Ему недостает только обрамления восточной одежды: пестрого халата или черкески.

Одевается он до крайности просто. На нем всегда почти защитного цвета военный костюм — без каких бы то ни было отличий, конечно. Поверх накинута солдатская шинель. Последнее время, впрочем, он начал носить поддевку, напоминающую те, в каких прежде ходили купцы попроще и зажиточные крестьяне. На голове картуз.

Держится он тоже исключительно просто. Всюду и везде старается оставаться немного в тени, за другими, не выпячивать себя на первый план. Это не от природы, это жест, перенятый у Ленина.

Когда Сталин был молод, он думал, что «вожди» должны и внешностью отличаться от массы. Как восточный человек, он привык мыслить об отвлеченных вещах образами. Ленина, с которым он еще не встречался лично, но которого считал самым большим человеком, настоящим вождем масс, он представлял себе и физически крупного роста, великаном даже, статным, представительным. И вот он встретился с Лениным.

— Каково же было мое разочарование, — рассказывал он после, — когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных.

И держал себя этот человек вовсе не так, как в представлении молодого Сталина должен был держать себя вождь.