Дмитрий Копылов - Ермак

Ханские послы Томас и Апса видели своими глазами сожженную русскую столицу. В Москве ждали нового прихода крымских орд, и послы, возвратившись в Сибирь, не преминули сообщить об этом Кучуму. Как свидетельствуют документы, сибирский правитель искал союза с крымским ханом. Осенью 1577 года русский посол в Крыму Е. Ржевский сообщал в Москву о прибытии к хану сибирских послов. Кучум просил у крымского собрата военной помощи в виде пушек для борьбы с Россией. Правительство Ивана IV отнеслось к этому известию с большой тревогой. Появление огнестрельного оружия в распоряжении агрессивного сибирского правителя представляло смертельную угрозу русским поселениям на Урале. Правда, крымский хан отказал на этот раз в помощи, но никаких гарантий, что он так же поступит в будущем, не было [49] В. Д. Назаров. Указ. соч., стр. 109. . Наконец, в своей политике по отношению к России Кучум принимал в расчет и тянувшуюся с 1558 года Ливонскую войну, которая приковала значительную часть русских вооруженных сил.

Первой крупной враждебной акцией Кучума явилось вероломное убийство русского посла Чебукова [50] Г. Ф. Миллер. Указ. соч., приложение № 5. . До этого хан ловко инспирировал бунты хантов, манси и черемисов против России, оставаясь сам в тени. Ханские люди вторгались в русские ясачные волости, убивали и брали в плен данников Москвы, запрещали платить дань царю, насильно забирали в ханское войско боеспособных мужчин.

Летом 1573 года племянник Кучума Маметкул, вероятно, не без согласия хана, «собрався с ратью, дорог проведывати, куда итти ратью в Пермь, да многих де наших остяков побили». Татары разорили много деревень и починков строгановской вотчины и, не дойдя 5 верст до Чусовского городка, ушли в Сибирь «с немалою добычей и полоном» [51] Там же. .

Становилось все более очевидным, что только меч мог остановить вероломного соседа. Ясно было и другое: Строгановы, на которых правительство возложило защиту русских владений на Урале, не в состоянии решить эту задачу собственными силами. В такой обстановке на исторической сцене появился Ермак.

Здесь мы вплотную подошли к одному из сложнейших нерешенных вопросов — вопросу о роли царского правительства, Ермака и Строгановых в присоединении Западной Сибири. В литературе на этот счет существует обилие точек зрения, но если отвлечься от некоторых оттенков и частностей, то их можно свести к следующим четырем группам.

Историки Н. М. Карамзин, Н. Г. Устрялов, С. М. Соловьев, Л. Н. Майков, А. А. Дмитриев, А. А. Введенский, С. В. Бахрушин и авторы второго тома академической «Истории Сибири» считают, что инициаторами и организаторами похода Ермака были Строгановы. Ермак, по существу, являлся исполнителем их воли и замыслов, правда, исполнителем инициативным и талантливым. В основе этой концепции лежат показания Строгановской летописи и царской грамоты от 16 ноября 1582 года.

Диаметрально противоположный взгляд развивали М. П. Погодин, П. И. Небольсин, С. А. Андрианов и А. И. Андреев. По их мнению, Строгановы не принимали активного участия в экспедиции Ермака; замысел похода и самый поход принадлежат всецело инициативе отважного атамана. В трактовке вопроса они следовали главным образом за летописью Саввы Есипова.

Компромиссную позицию в этом спорном вопросе заняли первый историк Сибири Г. Ф. Миллер, историки И. Э. Фишер, М. М. Щербатов, П. А. Словцов, Д. И. Иловайский. Отдавая предпочтение «Истории Сибирской» С. У. Ремезова, они утверждали, что поход в Сибирь Ермак совершил на свой страх и риск, а Строгановы приняли в нем вынужденное участие. Под угрозой разорения имения и даже смерти последние принуждены были снабдить казаков продовольствием, боевым снаряжением и позволить Ермаку набирать воинов в своих вотчинах, чем и навлекли на себя царский гнев.

Наконец, в 1901 году Н. Шляков выдвинул новую версию, по которой поход в Сибирь был предпринят правительством Ивана IV. Оно перебросило отряд казаков под командой Ермака на восточную границу из-под Могилева. Основанием для этой версии послужило то, что в списках казаков, действовавших на Днепре, значился некто Ермак, который и был без колебаний отождествлен с сибирским героем [52] Н. Шляков. Ермак Тимофеевич летом 1581 г. — ЖМНП, ч. 336, 1901, июль, стр. 33. .

Последняя точка зрения ввиду очевидной несостоятельности не заслуживала бы упоминания, если б не получила неожиданную поддержку среди советских историков. Г. Красинский в статье «Покорение Сибири и Иван Грозный», трактуя по-своему хорошо известные царские грамоты Строгановым, пришел к заключению, что правительство фактически обязало пермских вотчинников вопреки их хозяйственным интересам нанять казаков и отправить против Кучума во имя достижения государственных целей [53] Г. Красинский. Указ. соч., стр. 90–91. .

О нерешенности рассматриваемого вопроса свидетельствует позиция крупного знатока истории феодальной Сибири В. И. Шункова — автора соответствующих глав академической «Истории СССР с древнейших времен до наших дней». Во втором томе этого издания он писал: «К 70-м годам XVI века в Москве сложился план продвижения в Сибирь. В его реализации правительство Ивана IV использовало деятельность торговых и промышленных людей по освоению камских путей, ставших доступными после падения Казани… Строгановы хотели распространить свои промыслово-торговые операции дальше на восток… Стремление Строгановых встретило поддержку московского правительства. В 1574 году они получили жалованную грамоту на земли за Уральским хребтом по Туре и Тоболу с разрешением строить крепости на Иртыше, Оби и других реках.

Осуществить эту обширную и смелую программу самим Строгановым не удалось. Но из их владений начался знаменитый поход казачьей дружины Ермака».

Не трудно заметить, что автор приведенных рассуждений обошел мучительный вопрос о взаимоотношениях Строгановых и Ермака. Между тем его решение в том или ином смысле имеет важное значение для характеристики личности Ермака и оценки его исторических заслуг.

Не претендуя на окончательность выводов, способных положить конец трехвековому спору ученых, выскажем свое отношение к изложенным выше взглядам. Прежде всего решительное возражение вызывает версия о походе Ермака как военной экспедиции, организованной царским правительством или с его согласия. Ни дошедшие до нас грамоты, ни летописи, ни, наконец, народные предания не содержат и тени намека на причастность царя к знаменитому походу. Напротив, они содержат многочисленные указания на то, что поход совершился вопреки воле Ивана IV и никак не входил в его расчеты. В жалованных грамотах Строгановым 1558, 1568, 1574 годов строго предписывалось: «А ис Перми ни из ыных городов нашего государства… тяглых людей и письменных к себе не называти и не принимати, а воров ему и боярских людей беглых с животом и татей и разбойников не принимати ж». Когда же до Москвы дошло известие о том, что казаки выступили в поход из строгановских вотчин, царь направил Строгановым гневную грамоту. Среди проступков, вызвавших царский гнев, указывался призыв ими без ведома царя волжских казаков: «…волжских атаманов, к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу» [54] Г. Ф. Миллер. Указ. соч., стр. 342. .