Джон Норвич - История Сицилии

Война продолжалась два полных года, и по крайней мере дважды афиняне подбирались вплотную к овладению городом. В 414 году едва удалось избежать крупного восстания рабов, а позже в том же году Гермократу пришлось начать переговоры о мире; лишь своевременное прибытие, со значительными подкреплениями, спартанского полководца Гилиппа спасло ситуацию. Гилипп поначалу был не слишком популярен в Сиракузах, но быстро показал себя умелым профессионалом, и Гермократ, проглотив свою гордость, признал спартанца командиром. Именно совместные усилия этих двух людей обеспечили конечное поражение афинян – поражение, которое в Афинах переживали очень и очень долго.

Но это была, разумеется, не единственная причина. Чем дольше затягивалась экспедиция, тем сильнее афиняне в войске тосковали по дому, тем отчетливее падал боевой дух, тем уязвимее становилось войско перед болезнями, в особенности перед малярией – неведомой в Афинах, но широко распространенной на Сицилии. Наконец афинские военачальники признали, что затея провалилась, и отдали приказ отступать. Но было слишком поздно. Сиракузяне и их союзники предприняли внезапную атаку; афинский флот очутился в ловушке посреди гавани и был уничтожен. После этого началось избиение – фактически резня. Затем двух старших афинских полководцев – Никия, который был тяжело болен, и Демосфена – казнили, около 7000 афинских воинов угодили в плен и отправились на принудительные работы в жуткие известняковые каменоломни, чьи остатки и сегодня можно наблюдать в непосредственной близости от города (как и следы ударов киркой по камням). В ближайшие несколько месяцев многим из них предстояло умереть от холода и истощения. Бесчисленное множество других [17] По Фукидиду, 7000 человек – это общее число пленных афинян и их союзников, из которых часть трудилась в каменоломнях, а другую продали в рабство. – Примеч. ред . пленных заклеймили конским тавром на лбу и продали в рабство. (Утверждение Плутарха, будто нескольких счастливчиков отпустили на свободу, поскольку они прочли отрывок-другой из сочинений Еврипида, не вызывает доверия.) Фукидид подводит итог: это было «самое важное военное событие из всех эллинских предприятий не только во время войны, но… и вообще когда-либо происшедшее в течение всей эллинской истории и самое славное событие для победителей и злополучное для побежденных».

Сицилия оказалась победителем и, на данный момент, обезопасила себя от иноземных захватчиков; но Пелопоннесская война отнюдь не закончилась, и Гермократ, оставшийся без дела, принял на себя командование флотом из двадцати трирем на службе Спарты, чтобы воевать в Эгейском море. Два года все обстояло неплохо, но в 410 году судьба отвернулась от него. Возможно, он был менее одарен как флотоводец, чем как сухопутный военачальник; так или иначе, в ходе кровопролитной схватки у Кизика на Мраморном море все его корабли были потоплены афинским флотом. Гермократ вернулся на Сицилию – и обнаружил, что доступ в Сиракузы ему запрещен; возможно, причина в том, что, несмотря на все его боевые заслуги, сограждане не доверяли Гермократу, опасались очевидных амбиций этого человека и боялись, что он сам может сделаться тираном. Их страхи, быть может, имели под собой основания, но сложно сказать наверняка; а в 407 году, пытаясь все-таки прорваться в город силой, Гермократ попал в окружение и был убит.

Среди тех, кто сражался рядом с Гермократом в тот роковой день, был высокий рыжеволосый молодой человек двадцати четырех лет по имени Дионисий. В недавней биографии ему приписали происхождение из «хорошо обеспеченных, но не допущенных к власти слоев общества»; по преданию, он осознал свое предназначение, когда рой пчел уселся на гриву его лошади [18] Пчелы и мед всегда имели особое значение для Сицилии – с тех самых пор как Дедал, отец злополучного Икара, посвятил Артемиде золотую соту. .

На самом деле мы ничего не знаем о его семье или о происхождении – разве что можем предполагать, что ему было действительно достичь той славы, к которой стремился его предшественник, и даже превзойти эти устремления. Если Дионисий учитывал в своих планах недавние события, ему несомненно было ясно, что и провал афинской экспедиции, и собственный побег из родного города объяснялись одной и той же причиной: реальной или мнимой недееспособностью лидеров. Афинские полководцы не могли согласовать действия отрядов в ходе кампании, а самый старший среди них по возрасту, Никий, был слишком болен, чтобы полноценно командовать войском. Сиракузы, с другой стороны, обладали выдающимся военным талантом Гермократа, но трусливо отказались признать его заслуги. Почему так происходит? Всему виной, предположительно рассуждал молодой человек, демократическая система. Демократия означает разобщенность; только абсолютная власть позволяет великому лидеру действовать без помех и добиваться выполнения самых дерзких задач.

Велик соблазн написать, что бесславный уход афинян привел к восстановлению мира на Сицилии. Увы, ничего подобного не произошло. Военные столкновения между Селинунтом и Сегестой возобновились, и в 410 году до нашей эры Сегеста в очередной раз обратилась за помощью – на сей раз к Карфагену. Карфагеняне откликнулись (видимо, они успели забыть о своем катастрофическом вмешательстве в дела острова семьдесят лет назад). В первый год они направили на Сицилию только небольшой, поспешно собранный отряд; но в 409 году на остров высадилось многочисленное войско под командованием полководца Ганнибала [19] Не следует путать этого Ганнибала с великим Ганнибалом Баркой, который командовал карфагенским войском во время Второй Пунической войны. . Потребовалось чуть более недели, чтобы на месте Селинунта осталась гора дымящихся развалин. Те жители города, которые не успели бежать, были убиты. Затем Ганнибал двинулся на Гимеру, где его воины учинили новую резню, прежде чем вернуться на зимовку в Северную Африку.

Карфагеняне, что называется, вошли во вкус и отнюдь не торопились покидать Сицилию. Весной 406 года они вернулись с еще более многочисленным войском и наметили себе новую цель – Акрагант, который старательно сохранял нейтралитет в ходе предыдущих столкновений и потому процветал. Сиракузяне поспешили на помощь, но, к их изумлению и вопреки горьким упрекам, жители Акраганта не удосужились пошевелить и пальцем. Они слишком долго жили в довольстве и покое; возможно, они чересчур прикипели сердцами к роскоши, которой славился город, и к своим невероятно удобным кроватям и подушкам, которые Акрагант экспортировал во все уголки греческого мира. Воинский устав того времени запрещал часовым иметь больше трех одеял и двух подушек на дежурстве; с подобным отношением к жизни вряд ли стоило ожидать, что жители Акраганта будут отчаянно сражаться. Они покинули город, перебрались в Леонтины, а карфагеняне разграбили опустевший Акрагант. Среди бесчисленных произведений искусства, с которыми они вернулись домой, был, как говорят, и тот бронзовый бык, в котором тиран Фаларид поджаривал своих жертв.