Артур Брайант - Эпоха рыцарства

В октябре Эдуард расположился на зиму в Лейнеркостском приорстве, несколькими милями восточнее Карлайла. Большинство мятежников к этому времени были либо пойманы, либо повешены, а их земли переданы англичанам; сам Брюс растворился в узких горных долинах и островах далекого запада. Не сохранилось ни одной записи о его передвижениях в течение следующих нескольких месяцев, если верить одному повествованию, он провел некоторое время на маленьком островке Ратлин недалеко от ирландских берегов, где, спасаясь от своего ужасного противника, как говорили, набирался мужества, следя за тем, как упорно паук плел свою паутину. В феврале, ускользнув от поисковых кораблей Эдуарда, Брюс вновь появился в Арране, а в середине месяца высадился на Эрширском берегу, где пытался застать врасплох английский гарнизон Тенберийского замка и захватить губернаторское добро. Затем он снова исчез в холмах и вересковых зарослях.

Месяц спустя его лейтенант, молодой Джеймс Дуглас, дамфрисширский рыцарь, чей отец умер в темницах Тауэра, неожиданно захватил замок Дуглас, воспользовавшись тем, что английский гарнизон слушал мессу, перебил всех, и, оставив огонь пожирать их тела и оружие в пылающей главной башне, вновь исчез на болотах. «Кладовка Дугласа», как прозвали этот набег, стала страшной сенсацией. Дуглас, высокий смуглый болезненный молодой рыцарь, шепелявый, с учтивыми манерами и смелым воображением, нашел способ заинтриговать и ужаснуть англичан и вдохнуть отвагу в сердца своих последователей. «Способный трус, – говорилось, – отважнее леопарда». В нем Брюс обрел то, чего не мог найти в Уоллесе: помощника столь же отважного, как и он сам, и преданного делу шотландцев так же, как и вереск.

В марте английский парламент собрался в Карлайле, чтобы выразить свой протест против своевольных папских сборщиков налогов, обрушившихся на Англию, чтобы взять с Эдуарда плату за сделку с их хозяином. Эдуард, покинувший Лейнеркост, чтобы встретиться со своими магнатами, с нетерпением ждал вести о пленении Брюса, так же, как он когда-то ждал вестей о захвате Уоллеса; в апреле его армии окружили короля шотландцев в одинокой горной долине Лох Троол среди холмов Галлоуэя. Но, хотя казалось, что Брюс уже попал в сети, он неожиданно прорвал кольцо преследователей и вновь исчез. Месяц спустя, 10 мая, он столкнулся с вице-королем, Пемброком, «в чистом поле» у Лоудона в долине Эрширской реки Эйвон и одержал над ним победу. Тремя днями позже он напал на другой поисковый отряд под началом графа Глостера и загнал его в Эрский замок. Вооруженная Шотландия вновь стала реальностью.

Эдуард быстро слабел. Но, твердо решив стать во главе своих войск и захватить ненавистного «неуловимого» Брюса, он покинул Карлайл 3 июля, впервые за год сев на коня. Страдания его оказались нестерпимыми. Три дня он боролся с ними, 6-го достигнув Боро-на-Сэндсе, находящегося в шести милях от места, из которого король выехал. Там, 7 июля 1307 года, так и не взглянув на шотландскую границу, он умер на руках своих слуг. Последним приказом его было, чтобы сын нес его кости во главе его армий, пока не будут побеждены все шотландцы до последнего. Затем его сердце следует отвезти на Святую Землю в крестовый поход, который он поклялся возглавить.

Так в возрасте шестидесяти девяти лет умер король, которого его жена называла «ужасным для всех сынов гордости, но милосердным ко всем кротким земли». Страстно стремившийся к закону и порядку, в первые годы своего царствования он провел огромную работу по утверждению действенного законодательства, сотрясая, по словам Вестминстерского статута «дремавшие древние законы, нарушив спокойствие королевства». Благодаря этому он привлек нацию к сотрудничеству и, постоянно советуясь с ее представителями и ища их согласия, пришел к созданию величайшего из всех английских институтов – королевского парламента, где король и его подданные могли встретиться, чтобы вести переговоры, сотрудничать и, если необходимо, спорить о делах, касающихся всего народа. Также он поддерживал развитие под началом короны само управление юридической профессии, которое в последующие столетия должно будет стать оплотом свободы. Хотя при этом, в попытке расширить границы закона, его упорная настойчивость на своих правах ввергла его в войны, истощившие финансовые ресурсы и заставившие прибегать к требованиям по отношению к своему народу, несовместимыми с собственными благими намерениями и народным доверием к нему. Только в самом конце правления, в Карлайлском статуте 1307 года, он вновь выступил как лидер всей нации, разделив протест своих подданных против папской агрессии и провозгласив, что он может действовать только «с совета графов, баронов, магнатов, proceres и других благородных и общин этого королевства».

Но для шотландцев и кельтов Эдуард оставался предметом неослабевающей ненависти. Для них он был «le roy coveytous» («жадным королем») из пророчества Мерлина, принесшим не порядок, но вечный раздор. На его могиле в Вестминстерском аббатстве, позже было записаны слова «malleus Scotorum – молот шотландцев». Так его назвали за ту невольную услугу, которую он оказал великому шотландскому народу. Ибо уничтожая шотландцев, как он думал, он по собственной воле сплотил их в единую нацию.

Если бы Эдуард прожил еще один год, Брюсу не удалось бы победить. Убийством Комина он противопоставил себя Англии, папству и половине Шотландии и отдалился не только от тех своих братьев-аристократов, которые были верны Эдуарду, но и от тех, кто был предан Баллиолю. Теперь, взамен величайшего солдата эпохи, командование войсками мщения перешло к его сыну, потакающему всем своим желаниям, которые только имеются у юноши двадцати трех лет. Впервые со времен Завоевания на английский престол взошел король без воинственных наклонностей. Его отвращение к трудностям военных кампаний позорно контрастировало со спартанским образом жизни его отца. Он подолгу нежился в постели, носил дорогие роскошные одежды и повсюду возил с собой ручного льва. Вместо артурианских турниров и военных занятий, присущих людям своего сословия, он получал удовольствие от земляных работ, кровельного и кузнечного дела, скачках на лошади, гребли, плавания и борьбы. Он также любил участвовать в театральных представлениях и играть на барабанах. Для его лордов, мнивших себя прообразами рыцарей Круглого стола (за исключением Библии, это было их единственным представлением о мире в художественном виде), все это казалось ребячеством и презренной фривольностью. Их новый суверен не имел ничего общего ни с Артуром, ни с Ланселотом, ни с Галахадом, ни с сэром Гавейном. Он казался им эксцентричным, изнеженным щеголем.