Артур Брайант - Эпоха рыцарства

Однако крупные бенедиктинские обители относительно в небольшой степени подверглись изменениям – только Мильтонское аббатство, уничтоженное пожаром в 1309 году, было полностью перестроено в новом стиле; цистерцианцы, сделав на шерсти свое благосостояние, теперь забыли о своем прежнем аскетизме и начали строить величественные здания на месте своих несложных построек в диких местностях. Уже в правление Генриха III был построен Фаунтинс, но Тинтерн, Риво и Биланд были переделаны в усовершенствованной манере эдвардианской эпохи. Даже монахи нищенствующих орденов оставили свои убогие жилища в городских трущобах и стали возводить большие церкви на пожертвования купцов, с благодарностью вспоминавших дни, когда они или их отцы убегали из деревень от крепостного состояния, ища прибежища в лачугах ближайшего города, и их поддерживали нищие братья-монахи. Так как со своей евангельской миссией францисканцы и доминиканцы не нуждались в многочисленных подсобных службах, их церкви были обычно построены без боковых нефов, зато центральный был гораздо больше, чем хоры, чтобы вместить прихожан среднего класса, стекавшихся послушать проповеди, которые были особенно популярны. Так как боковых нефов не существовало, было гораздо легче освещать молельню или центральный неф. Самой известной среди церквей такого рода была обширная церковь Грейфрайарс (Серых Братьев) в Лондоне, основанная в 1306 году второй супругой Эдуарда I, которая и была там похоронена [262]. Почти такими же большими были церкви Уайтфрайарс (Белых Братьев), которые кармелиты построили в Глостере и Плимуте, а также церковь в Блейкни на пустынном морском побережье Норфолка, знаменитая своей крышей с крестовыми сводами, группами колонн, увенчанными резными балками, и великолепным восточным окном. Еще одна церковь была построена Эдуардом II для доминиканцев в Кинге Ленгли, расположенном в Хартфордшире, в память и для упокоения праха Пирса Гавестона.

В 1321 году монахи бенедиктинского аббатства в Или начали строить церковь Богородицы с самым большим в Англии расстоянием между опорами свода, резной крышей и широкими цветными окнами, круглыми нишами, заполненными сотнями позолоченных и раскрашенных статуй, теперь обезображенными и обезглавленными, рассказывавшую в камне историю Девы Марии. Как только начались работы, рухнула центральная башня аббатской церкви, разрушив находившиеся под ней хоры и три пролета [263]. Столкнувшись с проблемой возведения свода на таком большом пространстве, ризничий, Алан Уолсингемский, позже ставший настоятелем, нанял лондонского каменщика, обращаясь к нему, как следует из записей аббатства, как к мастеру Джону, предполагают, что это мог быть Джон Рамсейский, член семьи знаменитых нориджских каменщиков. Он вместе с неким «Петром Квадратериусом» построил, несмотря на новую башню, восьмиугольный фонарь совершенно нового дизайна: с четырьмя цветными окнами, чтобы освещать центр нормандской церкви. И так как пролет в семьдесят футов был слишком велик, чтобы покрыть его камнем, монахи пригласили Уильяма Херлейского, королевского плотника, за вознаграждение в 8 фунтов в год обшить их конструкцией из восьми гигантских деревянных подпорок и балок. На работы ушло двадцать лет, и по завершении собор стал, и до сих пор остается, единственным готическим зданием с куполом в Европе.

Хотя новый стиль был больше декоративным, нежели структурным, в поисках лучшего освещения он продолжил тенденцию, начатую более века назад с эволюции готической арки. Даже до вступления на престол Эдуарда III появились признаки того, что английские каменщики начали нащупывать путь к архитектурной революции. Возникало чувство всевозрастающего света и единства веерного свода, разрушившее старую систему строительства каждого отдельного пролета и в соединении опорных конструкций (колонн), свода и крыши. Колонны нового нефа в Йорке были похожи на стволы и ветви букового дерева, а крестовый свод клироса в Или – на звезды зимней ночью.

Но королевство, которым управлял Эдуард III, славилось не только архитектурой, но и энергией и предприимчивостью его людей. К тому времени, когда он получил власть, население Англии и Уэльса, которое росло на протяжении XIII века, достигало примерно трех-четырех миллионов, что было гораздо ниже, чем в Италии и Франции. Большая часть его сконцентрировалась на юго-востоке, особенно в районах выращивания пшеницы и овцеводства в восточной Англии и южной части центральных графств. Доходы от налогообложения в Норфолке были почти вдвое больше, чем в следующем за ним по доходам графстве Кент; за ними следовали, соответственно, Глостер, Уилтшир, Линдси в южном Линкольншире, Саффолк, Оксфордшир, Сомерсет и Эссекс. Гемпшир, Нортгемптоншир, Суссекс, Восточный Рединг Йоркшира, Беркшир и Кембриджшир следовали за ними. Ну а доходы от трех северных графств Ланкашир, Камберленд и Нортумберленд составляли менее одной десятой от норфолкских [264].

В столице население достигало примерно сорока-пятидесяти тысяч человек. Оно составляло только четверть от числа жителей Милана и было гораздо меньше, чем в Париже, Флоренции, Брюгге или Генте. В следующих за Лондоном по величине городах – Йорке, Бристоле, Плимуте и Ковентри – насчитывалось около десяти тысяч жителей, а в Норидже, Глостере, Ньюкасле, Солсбери и Винчестере – не более пяти тысяч. Это только предположения, так как не сохранилось ни одной законченной статистической записи.

В своей основе страна все еще оставалась сельскохозяйственной; богатая земля, производящее сырье, экспортирующая много прекрасной шерсти и, в лучшие времена, зерно и молочное сырье. Также Англия вывозила кожсырье и кожаные изделия, сушеную и соленую рыбу, вышивки, металлические изделия, олово, уголь и свинец, большей частью в Нидерланды в обмен на ткани, в Гасконь и Рейнские земли – на вино, а в Балтийские страны – на лес и судостроительные материалы. Шерсть была главным источником благосостояния. Лучшая – короткая шерсть от райлендских овец и длинная от линкольнских, лестерских пород и породы Золотой лев из Костволдса – доставлялась из долины Северна и известнякового пояса между Сомерсетом и Линкольнширом. Но почти каждый регион страны, за исключением далекого севера и крайнего юго-запада, экспортировал тот или иной вид шерсти. Было подсчитано, что в среднем тридцать тысяч мешков или восемь миллионов овечьих рун вывозилось за границу каждый год, в основном в северную Италию и в города, производившие ткань, во Фландрии, Артуа, Брабанте и Геннегау.

Хотя Англия, в первую очередь, являлась поставщиком необработанной шерсти, в большинстве крупных городов ткани производились, правда, в небольшом количестве, для домашнего потребления. Женитьба Эдуарда на принцессе из Геннегау дала новый стимул местному производству, и одним из первых действий короля, возможно, по настоянию его супруги, стало пожалование охранного патента фламандскому ткачу по имени Джон Кемп [265]. Другие сообщества фламандских ткачей, привлеченные дешевым и доступным сырьем, торговлей и социальной стабильностью в Англии, устроились в последующие несколько лет в Норидже, Йорке и Кренбруке в Кенте. Сама королева Филиппа наносила визиты одному из таких поселений в Норидже, когда ее муж совершал поездки по восточной Англии. Другой фламандец по имени Томас Бланкет основал в Бристоле первую постоянную мануфактуру в Англии, затем давшую его имя предмету домашней утвари, использовавшемуся повсеместно.