Артемий Троицкий - Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е...

Он выбрал самую опасную дорогу: беспощадный критический анализ действительности.

"Аукцион"

Это "а мы идем" перекликалось с песней Цоя. В первом случае, правда, фраза звучала как пламенный призыв, во втором — как сердитый вопрос. Однако здесь не было большого противоречия. Это были две стороны одной медали, две черты одного явления — того, что началось настоящее движение. Новый общественный климат, импульс обновления придали музыкантам силы и чувство моральной ответственности. Те, кому было что сказать, не боялись теперь говорить откровенно. Рокеры были одними из первых, кто это сделал, не дожидаясь указаний и прямых разрешений. Песни Борзыкина, особенно одна, испугали многих чиновников — "это уж слишком…". Ему приходилось отстаивать свое право на бескомпромиссность — и тогда он просто доставал из своего бумажника вырезки из речей М. С. Горбачева. "Там были его высказывания об инициативе масс, критике и самокритике, гласности и так далее… Но чиновники реагировали насмешливо — мало ли что там лидер говорит… Я чувствовал себя идиотом, который всем старается доказать, что дважды два — четыре…". Песня, потрясшая фестиваль и заставившая говорить о "Телевизоре" как о самой острой и значительной группе в Ленинграде, называется "Выйти из-под контроля".

На этом фоне недавние "властители дум" выглядели как пророки вчерашнего дня. "Аквариум" исповедовал ностальгический фолк-рок и созерцательную "духовность" ("Любовь — это все, что мы есть"), "Зоопарк" выступил с вокальным трио, продемонстрировав обычную смесь мягкой (теперь она уже казалась такой) сатиры и классного ритм-энд-блюза. "Странные игры" распались на две половины: "Игры" (братья Соллогуб с новым отличным гитаристом) играли интенсивный и довольно мелодичный постпанк, а "АВИА" (клавишник, саксофонист и перкуссионист) показали уникальный синтез поп-китча, киномузыки, рока и музыкальной клоунады. Обе группы были хороши. Из новых понравились панковые "Объект насмешек" и шоу "Аукциона", где гротескный лидер по кличке Слюнь разматывал на сцене рулоны туалетной бумаги с криками: "Деньги — это бумага!" Надежды москвичей, что они оставили рок-Ленинград позади, не оправдались. Согласен, что лучшие столичные группы — "Звуки Му", "Коперник", "Центр" — звучали более оригинально и "по-русски", но их было немного… (Что подтвердил летний фестиваль "Рок-лаборатории"). Кстати, "Браво" тем временем уже перешли в профессионалы.

"Объект насмешек"

М. Борзыкин: "Мы имеем право на стон…"

У ленинградского фестиваля случился замечательный "аппендикс". На следующий день после окончания в город приехал Билли Брэгг. Панк-бард выступал на полит-рок-фестивале в Хельсинки, и финны устроили ему и менеджеру Питеру Дженнеру туристский визит в Ленинград [83] Надо сказать, что это не был первый неформальный рок-контакт. В декабре 1985 года в Ленинграде был Крисс Кросс из "Ультравоко, и он сыграл вместе с "Поп-механикой" на их концерте в рок-клубе. . Три дня разговоров, встреч с музыкантами и душевных "джемов" во время белых ночей. Более того, удалось организовать настоящий концерт, и не где-нибудь, а в городском комитете комсомола, куда впервые в жизни пришла вся компания из рок-клуба. Билли пел, дискутировал и отвечал на вопросы типа: "Неужели вы на самом деле верите в профсоюзы?" Его неожиданной миссией оказалось утверждение идеалов рабочего класса среди скептически настроенных "красных рокеров". Он показал публике английские майки с портретом Юрия Гагарина и рисунками Маяковского, сделав при этом следующее заявление: "Многие артисты и молодые люди на Западе сейчас обращаются к советскому революционному искусству в поисках нового стиля и выхода из тупика. Вам не стоит смотреть на Запад и искать вдохновенья там — у нас самих нет ответов. Вы имеете потрясающие культурные традиции и должны расти из собственных корней…" Я был очень рад все это перевести; рок-клуб призадумался.

"Красная волна"

Не знаю, что заставило Брэгга столь истово говорить о национальных истоках, возможно, так сильно повлияла на него встреча с Сашей Башлачевым. Мы просидели ночь напролет у Бориса Гребенщикова, и все три барда пели свои песни. Башлачев был фантастичен, как всегда. Он уже стал знаменит, уехал из Череповца и жил жизнью странника-менестреля, скитаясь по просторам России и Сибири, с заездами в Эстонию и Казахстан, и зарабатывал себе на пропитание квартирными концертами. Он оставался одним из немногих "нелегалов" рока: все попытки как-то протащить его песни в эфир или напечатать стихи в прессе оканчивались ничем. Боязнь редакторов можно было понять: Башлачев писал абсолютно бескомпромиссно и беспощадно — иначе не мог. Кажется, никто сильнее его не сказал об отчаянии и распаде России ("Лихо", "Некому березу заломати", "Посошок"), и вместе с тем именно он написал удивительные по мощи песни о духовном возрождении страны ("Ванюша", "Имя имен", "Вечный пост"). Творчество его по сути было глубоко религиозным, хотя и далеким от формальных православных канонов. Вообще, дар Башлачева не вписывался ни в какие рамки, он одним махом бесконечно раздвинул границы нашего рока, соединив его со стихией вольной языческой песни. Он творил невероятные штуки с русским языком, обнаружив в себе едва ли не лучшего поэта своего поколения. Нельзя сказать, что никто из наших рокеров до Башлачева не пытался проецировать традиции "большой" русской культуры на свое творчество, но Саша стал первым, у кого это получилось совершенно органично, убедительно и на том уровне, каким можно мерить классику… Поэтому мне всегда было не очень ловко причислять его к клану рок-бардов: номинально, "телесно" принадлежа к рок-тусовке, душой он был где-то еще выше, дальше, глубже… Впрочем, я почти уверен: родись А. С. Пушкин на полтора столетия позже, он тоже писал бы рок-песни.