Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

С другой стороны, предпринимались попытки заимствовать те аспекты европейской цивилизации, которые обеспечили успех европейцев. Наиболее очевидным из таких факторов было военное искусство, и начиная с 1716 г. османские правители спорадически пытались перестраивать турецкие вооруженные силы на европейский манер. Однако в течение более чем ста лет непоколебимый консерватизм янычар и улемов сводил на нет все подобные попытки в империи. Перемены, вводившиеся султаном или министром-реформатором, постоянно разбивались о народные бунты в столице, поддерживаемые мятежниками из числа янычар. Даже после 1826 г., когда султан применил обученную воевать поевропейски артиллерию для разгрома в Константинополе восставших янычар, сопротивление реформам оставалось всеобщим и опиралось на глубокие корни в Османской империи. Непрекращающиеся сложности во внешней политике в сочетании с бунтами внутри империи и постоянными неудачами в войнах с европейскими державами отвлекали султанов от задач, требовавших решения для укрепления военной силы. На троне империи не было сильной, подавляющей личности, способной провести революцию сверху, и потому реформы оставались мертворожденными. Как и в империи Моголов в Индии, турецкие правители пытались спастись, копируя европейские военные приемы, в то время как всевозможные узурпаторы, вытеснившие Сефевидов в Персии, использовали свое шаткое положение у власти для сохранения старой общественной и политической системы. Даже в Османской империи реформы нравились очень немногим. Большинство мусульман пребывали в каталепсии и не могли ни интеллектуально, ни практически приспосабливаться к новым условиям, возникшим в связи с военным и культурным превосходством Европы. Слепой консерватизм, цепляющийся за крошащиеся принципы разрушающегося общественного порядка, господствовал в мусульманском мире вплоть до второй половины XIX в.

Многочисленные трещины в обществе Османской империи серьезно осложняли попытки реформ. В европейских провинциях империи большинство населения было христианским, и оно более или менее сознательно сопротивлялось турецким правителям. Арабы, составлявшие большинство населения азиатской части империи, были отделены от турок языком и в такой же степени своей культурой. Аналогично глубокая пропасть разделяла город и деревню, а кроме того, лежала между селами, принадлежавшими феодалам, и свободными селами в горах и других отдаленных районах. Наконец, скотоводы составляли значительную часть населения как в европейских, так и в азиатских провинциях империи. Они, отчасти ведшие племенной образ жизни, а отчасти жившие в более или менее устоявшихся поселениях, всегда вели себя вольнее по отношению к государственным органам правления, чем это могли себе позволить земледельцы с равнин.

Скотоводческие и полускотоводческие группы населения представляли собой источник людей, всегда готовых и желающих заняться разбоем. При наличии цели, оправдывающей грабежи, и руководителей, знающих, как совместить проповеди с разбоем, вольница могла быстро разрастаться в крупный вооруженный мятеж. Так в середине XVIII в. возникла первая «империя» аравийских ваххабитов, которая стала быстро расширяться, пока хорошо оснащенные экспедиционные силы из Египта не подавили ее в 1818 г. [1035]Подобные группы населения на Балканах — пастухи, погонщики мулов, горцы — также сыграли значительную роль в истории сербского (1803-1813 гг.) и греческого (1821-1830 гг.) восстаний, так как военачальники и лучшие бойцы в том и другом случае вышли из разбойничьих банд, поставленных на службу новой идее национализма. Проповедники и наставники этой идеи не были, подобно ваххабитам, реакционными радикалами, а выступали как революционеры, в той или иной степени зараженные знанием и восхищением перед Западом. В ближайшей перспективе эта иностранная «зараза» стала препятствием для сербов и греков, разделившим руководителей и их последователей. Однако, если рассматривать это обстоятельство под углом длительной перспективы, то прививка западных идеалов обеспечила более долгую политическую жизнеспособность национальному движению балканских христиан, чем любые реакционные призывы о возврате к православному наследию, сходные с теми, которыми пользовался ваххабизм в исламском мире.

Совершенно очевидно, что призыв к освященному разбою никоим образом не был единственной причиной выступлений христиан и арабов против своих османских господ. Ваххабизм начал завоевывать популярность среди интеллигенции и горожан именно после того, как распрощался с разбоем, и движение это стало мощной силой за пределами Аравийского полуострова только после своего военного поражения [1036]. Волнения христиан Османской империи имели более сложные причины. Уже в силу самой своей религии они были гораздо более восприимчивы к европейским идеям, чем арабы или турки, особенно после того, как православная Россия стала соперничать с Османами на Черном море. Успешное проведение реформ в самой России породило надежду на подобное возрождение в православных общинах на Балканах, и уже с начала XVIII в. российские агенты спорадически, но вполне успешно внушали мысли о восстановлении христианской империи на Балканах под эгидой России. Когда в 1770 г. в Средиземном море появился российский флот и день окончательной расплаты с турками казался столь близким, на Пелопоннесе вспыхнуло восстание, которое, впрочем, было вскоре подавлено.

Внутренние перемены в балканском христианском сообществе дополнялись действиями извне. В XVIII в. стали процветать купеческие общины в Греции и Сербии. Сначала погонщики мулов с балканских гор обогащались, доставляя мелкие товары в новые поселения на венгерских, румынских и украинских равнинах. Эта своеобразная караванная торговля расширялась по мере того, как более организованным становился вывоз зерна из этих потенциально очень плодородных районов. К концу XVIII в., однако, сухопутную торговлю намного обошла морская. По Кючук-Кайнарджийскому договору (1774 г.) Турция впервые разрешала российским торговым судам плавать по Черному морю и проходить через проливы. Полнейшее начальное отсутствие российских судов и моряков в этих водах было восполнено действиями российских консулов на Балканах, щедро предоставлявших грекам и другим христианам право ходить под российским флагом. В итоге перевозка товаров в восточной части Средиземного моря, в Эгейском и Черном морях быстро оказалась в руках греков [1037]. Эти купцы и связанные с ними ремесленники неизбежно сталкивались с западными идеями и становились тонким, но эффективным «приводным ремнем» между православными Балканами и Западной Европой. Они больше, чем кто-либо другой, приносили идеи и выражали лозунги сербского и греческого восстаний [1038].