Николай Костомаров - Казаки

Завелся за обедом разговор о Юраске Хмельницком, бывшем тогда в Украине героем дня. Петра Дорошенко сказал: ■

— Я его знаю давно, як ёму був тильки симнадцятый год и наставылы ёго гетманом. О, смиху було немалого з того гетмансьтва! Я тоди Прылуцьким полковныком був. Боярин Васыль Борысович Шереметев, будучи в Киеви, на всю' громаду примовив: этому гетманишке только бы гусей пасти, а не гетмановати! Мы вси, скильки нас було там, трохи не луснулы з регату! -

— За таку ущыплыву примовку на нашого гетмана боярин Васыль Борысович достойно сыдыть уже двадцятый год у тяжкий неволи, — сказал Андрей Дорошенко. — Оттож ёму Бог заплатыв! Глядить же, абы Юраска тепер не показав, що прийшов ёму час не гусей пасты, а мос-калив быты! Як бы вин москалям и казакам ливобереж-ным , не задав прочухана! Ось побачыте. Сыла турецька велика; москалеви з нею не справытысь! До Юраски весь люд сьшне, не тильки з того боку, а навит и з сёго, як тильки почуе, що за турецькою помичью иде батькивщину овою видбираты.

Со злобною радостью слушал эту речь Молявка-Многопеняжный и только хотел, чтоб от Петра Дорошенка после-давал ответ в таком же духе, но Петра Дорошенко, строго взглянувши на брата, расходившегося от немалого употребления вина, сказал:

— Андрию! Не подобно таке верзты. Мы вже свою справу покинчалы, усе утерялы. Прохалысьмо у царя ласки и притулу и одибралысьмо. Маемо до конця нашого вику дьякаваты сердечне велыкому гасудареви за мылость, а не хвалыты царських злочынцив.

— Я, брате Петре, их не хвалю, — отвечал опомнившийся Андрей: — я кажу тильки, яке несчастьтя нам тра-питыся може, а того я не жадаю, щоб воно сталось, не дай Боже! ■

После этой беседы Молявка-Многопеняжный, воротившись домой, настрочил донесение к гетману, где изложил слышанные им на обеде у павшего гетмана речи Андрея Дорошенка, произнесенные в нетрезвом виде, но в своем доносе не солгал и написал, что Петра Дорошенко остановил своего брата и пожурил его за непристойные слова.

Донос этот пришел не, совсем кстати для Молявки-Многопеняжного, хотя не остался без вреда для Петра Дорошенка.

Через несколько дней после того поехал Андрей Дорошенко в Ватурин к гетману по очень важному делу, в котором мог угодить Самойловичу. Производился суд над Стародубским полковником Рославцем и Нежинским протопопом Адамовичем. Эти господа подавали донос на гетмана в Москву, но были отосланы к гетману для предания их войсковому суду. Низложенный чигиринский гетман посылал своего брата Андрея с уликами важными и полезными для Самойловича. Андрей прибыл в Ватурин тотчас после того, как гетман получил донос от Малявки-Много-' .пеняжного. Видел Самойлович на деле расположение к себе Дорошенков, принял Андрея очень радушно и прямо спросил его: зачем он произносил непристойные речи на обеде у своего брата Петра о силах Юраски Хмельницкого, кота-рых будто бы Москва не одолеет? Хотя Самойлович не сказал — откуда он узнал об этом, но Андрею не трудно было догадаться, что донос на него послан сосницким сотником. Андрей Дорошенко сразу сознался во" всем, извинялся тем, что был тогда в подпитии, и клялся быть вперед осторожнее. Самойлович поверил его искренности, притом сознание Андрея ни в чем не противоречило доносу Малявки-Много-пеняжного. Самойлович ограничился легким внушением Андрею, но из осторожности написал об этом в Москву. В

Москве же. в Малороссийском Приказе рассудили так: за Петром Дорошеиком ничего предосудительного не замечено, но - у него в доме произносятся непристойные речи и чаять, коли Петра Дорошенка из Украины вывести прочь, то будет спокойнее. На Андрея Дорошенка не обратили большего внимания тем более, что, по донесению Самойловича, слова произносимы были «в подпитии». Все навалилось на Петра, даром что Петр никак не одобрял выходок своего брата. Вышло по пословице: с больной головы на здоровую! Из Москвы послали к Самойловичу указ прислать Петра Дорошенка в Москву «для совета о воинских делах». Самойлович в ответ на требование о присылке Петра, представил в Приказ, что Петру Дорошенку обещано было царским именем жить в Малороссии, и он ведет себя смирно: не следует его так скоро трогать с места жительства во избежание волнений в народе. Пославши такой ответ, Самойлович думал, что теперь уже не станут более требовать присылки в столицу Дорошенка.

Андрей Дорошенко, воротившись из Ватурина в Сосни-цу, рассказал брату Петру, что гетману уже известно про то, что говорилось у них за обедом на счет вступления Хмельниченка с турецкими силами. Для обоих братьев _ста-ло тогда ясно, что донос сделан был сотником сосницким: оба брата положили между собою не допускать этого человека до близости к себе.

Но ни объясниться с Молявкою, ни даже дать ему почувствовать, что Дорошенкам известна его проделка, Петру не удалось. Молявка-Многопе.няжный, испросивши письменно от гетмана разрешения, уехал к Бутримам, у которых Булавка успел высватать ему невесту. Вместо себя он поручил управление сотнею хоружему. Прошел январь. Во второй половине февраля настала масленица. Гетман Самойлович просил прибыть к нему Петра Дорошенка. Поехал к нему Петро, пробыл у него всю масленицу; вместе пировали,' веселились, ездили с собаками на охоту. Гетман не сказал Дорошенку ни слова о том, что уже приезжал царский посланник требовать его высылки в Москву: гетман думал, что московское правительство уже успокоилось его представлениями и что уже все кончено, а потому не хотел беспокоить своего гостя.

В понедельник на первой неделе великого поста Петро Дорошенко выехал из Ватурина в свою Сосницу без всякого дутого для себя предчувствия. Но на следующий за тем день приехал в Ватурин новый царский посланец с требованием выслать Петра Дорошенка в Москву. Нечего

было делать Самойловичу. Он принужден был уступить, тем более, что ему обещали со временем отпустить Дорошенка по желанию гетмана. Послал Самойлович к Доро-шенку генерального судью Домонтовича с письмом такого содержания:

«Пане Петре! Поизжай без жадного сумнытельства до Москвы. Тебе затым тильки зовуть, щоб видить царские очи и хочуть тебе роспытать про справы турецьки и та-тарськи!>>

Словно громом поражен был Дорошенко, когда такая неожиданность стряслась над его головою. Для малороссиян в тот век ехать по зову в Москву представлялось чем-то зловещим, для Дорошенка тем более, когда он, сдаваясь царю, так настойчиво домогался, чтоб ему дали обещание оставить ею на родине. С горечью произнес он:

— Хоч бы на смерть кому велено було йты и тому бы прежде далы знаты. Суды Бог пану гетману, що не звистыв мене зарани!

Недолго он собирался, хотя Самойлович, посылая за ним Домонтовича, не приказал торопить его. 8 марта 1677 года уехал он навек из милой Украины. Горькими слезами разливалась его старая мать и малолетняя дочь, плакал и брат Андрей, но жена Петрова оставалась безучастною и, проводивши мужа, не стеснилась произнести: