Николай Костомаров - Казаки

20-го февраля прибыл из Москвы в Севск подьячий Старков, с предложениями к Выговскому, и тотчас был отправлен в зиньковский лагерь. Вслед за ним Трубецкой с войском подвинулся ближе к пределам Украины и 1-го марта прибыл в Путивль. С тех пор три недели шли переговоры, которых подробности, к сожалению, нам неизвестны. Трубецкой писал дружелюбные письма к Выговскому и уговаривался, как уладить мировую, но рассылал к народу воззвания — стоять крепко против изменника Ивашки и не склоняться на его прелестные письма.

24-го марта приехал от Выговского Старков с извести- ем, что Выговский просит Трубецкого съехаться с ним для переговоров за десять верст от Ромна, но в письме к Трубецкому не написано было ничего о таком свидании. и : Отпустив Старкова в Москву, Трубецкой 26-го марта отслужил молебен грозному и страшному Спасу и двинулся со всем войском в Украину. Он написал в Лохвицу к Куракину, а в Ромен к Беспалому, чтоб сходились к нему. 30-го марта явился Беспалый с своими полковниками и есаулами. Трубецкой объявил казакам, что пришел не для

войны, а для усмирения междоусобий и кровопролития; обнадеживал их царскою милостью, и приказывал писать в города и местечки, которые поддались увещаниям Выговского, чтоб жители раскаялись и по-прежнему обратились под самодержавную царскую руку. «Учини, гетман, крепкий закон, под смертною казнью, своим полковникам и есаулам и всем козакам, — говорил Беспалому Трубецкой, — чтоб они не делали ничего дурного в государевых черкасских городах: не били людей, не брали их в полон, не грабили и ничем не обижали, и не делали бы им никаких насилий и разорений, а государевым ратным людям от меня заказано то же под смертною казнию>>. Беспалый обещал, и был отпущен в Ромен снова.

Наступил апрель. От Выговского не было известия. Приведеиные в великорусский лагерь языки извещали, что гетман отступил от Зинькова и уехал в Чигирин; а между тем Гуляницкий с казаками и татарами прибыл в Конатоп и оттуда рассылал партии, которые нападали на великорусские села около Путивля, Рыльска и Севска, разоряли их,. убивали и брали в плен людей.

Приехал из Москвы Кравченко. Трубецкой, призвав его к себе, изложил ему поведение Выговского, и сказал:

«Скажи гетману и всем казакам, чтоб они отстали от своих неправд и остались под рукою великого государя, по-прежнему, без всякого сомнения; а если они не придут в сознание и не станут бить челом государю о своих винах, то я иду с ратными людьми, и что над ними учинится, то будет им не от меня, а от самих себя>>.

Кравченко поклялся, что будет уговаривать гетмана и полковников. .

«Мы, — сказал он, — посланы к тебе, государю, от. всей черни с рады, и будем по всем городам и местечкам -• выславлять премногую милость и жалованье великого государя». . -

В конце марта Вьповский возвратился в Чигирин. Наступила пасха. По тогдашнему обычаю, на праздник пасхи полковники и другие чиновники съезжались к гетману с поздравлением. Выговский, пользуясь этим случаем, созвал их на раду. .

Выговский не. доверял московским предложениям: в них полагалось условием — собрать раду. Выговский опасался, что на этой раде стечется много недоброжелателей, — выберут другого гетмана, и боярин, который будет решителем дела, нарушит все данные ему обещания. Притом же московское правительство очевидно ему не доверяло, и, пред-

лагая мировую, действовало против него и соединялось с его врагами. Он представил полковникам грозящую всем им беду; уверил, что москали их обманывают, и по общему приговору разослал по Украине универсал. Гетман извещал в нем украинский народ о причинах, которые побуждают его призывать народ к оружию против московских войск; он доказывал, что царские комиссары на виленской комиссии 1656 года постановили отдать Украину под польское владычество, как только царь получит польскую корону; поэтому гетман и старшины рассудили, что гораздо лучше соединиться с Польшею на правах вольной нации, чем быть отданными в неволю. «Другая причина, — писал Выговский, — побуждающая нас отложиться от державы российской, есть та, что мы осведомились несомненно, что его царское величество прислал князю Григорью Григорьевичу Ромодановскому свою высокую грамоту, повелевающую истребить гетмана со всею старшиною, уничтожить все права и вольности наши, оставить козаков только десять тысяч, а весь остальной народ украинский сделать вечными крестьянами и невольниками».

Этот универсал на первых порах перепугал украинцев на правой стороне Днепра; на левой только Переяславский, Прилуцкий, Нежинский и Черниговский полки держались Выговского.

Между тем Трубецкой 10-го апреля в Константинов-ском соборе отслужил молебен «грозному и страшному Спасу>> и двинулся на Конотоп; в то же время написал -Беспалому в Ромен и в Лохвицу к Куракину, чтоб с обеих сторон сходились к нему для соединения. 13-го апреля, на дороге, пристал к нему Беспалый с своими козаками; 16-го они достигли Конотопа, прогнали отряд, наблюдавший за путем; 21-го явился к нему князь Федор Куракин с Пожарским и Львовым и со всем войском, стоявшим в Лохвице. Малороссийский летописец пишет, что прилуцкий полковник Дорошенко хотел загородить москвитянам дорогу, но товарищ Ромодановского, отважный князь Семен Иванович Пожарский, поразил его под Срибным. «Дорошенко, — говорит летописец, — словно заяц бежал по болотам, спасаясь от гибели, а князь Пожарский приказал перерезать всех жителей местечка Срибного».

В конотопском замке было два полковника, — нежинский и черниговский, с своими полками, всего до четырех тысяч человек. Прежде приступа Трубецкой написал к Гуляницкому письмо, извещал, что прислан для- успокоения междоусобий и для прекращения кровопролития; убеждал вспомнить единую православную веру и царскую милость, отстать от неправд, бить челом в винах своих и выслать добрых и знатных людей для переговоров.

'Вместо ответа из города раздались выстрелы из пушек и ружей.

«Мы сели насмерть! — закричали козаки: — не сдадим города!»

Тогда Трубецкой приказал стрелять по городу и в город.

Соединенное великорусское войско принялось осаждать Гуляницкого. С 21-го апреля до 29-го июня длилась эта осада; многочисленное великорусское войско под командою Трубецкого осаждало четыре тысячи нежинцев и черниговцев — и не взяло их. Замок был окружен глубоким рвом и высоким валом. Несколько дней без умолку гремели пушки, летали гранаты в город, ратные люди рыли подкопы; 28-го апреля, перед рассветом, отпевши молебен, все войско полезло на приступ. Все было напрасно: не зажигался замок от гранат, перерваны были подкопы; московские люди успели было взобраться на стены, но, отбитые с уроном, возвратились с приступа; и осажденные с высоких валов отвечали осаждающим ядрами и картечью так метко, что нанесли им гораздо более вреда, чем сами претерпели. Московские стрельцы и пушкари только даром тратили «государево зелье», как называли они порох. Трубецкой задумал иной род войны: он хотел засыпать ров, окружавший замок, но казаки частыми выстрелами прерывали работу-, делали смелые вылазки, спускались в ров и уносили землю, накиданную туда великороссиянами, на свой вал: таким образом ров оставался так же глубок, как и прежде, а вал делался выше, и казацкие ядра поражали осаждающих еще удачнее. Прошло несколько недель. Наскучив осадою, Трубецкой послал Ромоданавского и Скуратова к Борзне. 12-го мая московские люди напали на Борзну. Начальствовавший борзенскими казаками, Василий Золотаренко, шурин Богдана Хмельницкого, был разбит; Борзна была взята и сожжена; много жителей истреблено, — жен и детей казацких привели пленными под Конатоп и отправили в Великороссию. 21-го мая, по тайному письму неизменного благоприятеля московской стороны, протопопа Филимонова, Ромодановский, Куракин и козаки, под начальством Беспалого, двинулись к Нежину. Нежинцы сделали вылазку; великороссияне прогнали их в город, но на другой стороне стояло большое войско, состоявшее из сербов, поляков, татар; великороссияне пошли на них, произошел бой, — татары отступили; в плен попался казацкий пред-