Варвара Головина - Мемуары

Погода была чудесной и спокойной; мы ходили в течение семи часов с проводником впереди. Мы вскарабкались на коленях на две утесистых горы (Большой и Малый Виртемберг); мы цеплялись за корни и ветви, чтобы не упасть; моя одышка почти совершенно лишала меня сил. Г-жа де Тарант протащила меня до вершины одной из гор, где находится нечто вроде павильона. Мы остановились там, чтобы отдохнуть и полюбоваться видом, простиравшимся вдоль Эльбы. Потом мы спустились с горы через густой и дикий лес по тропинке, покрытой камнями и терниями. В дороге нас застала ночь. В природе было все тихо. Сквозь верхушки старых дерев виднелись серебряные лучи луны, бросавшие смутный свет. Удары топором дровосека повторялись эхом. Я испытывала необычайное наслаждение, которое может быть вызвано только красотами природы. Это действительное здоровье, которое никогда не истощится; оно существовало во всё века и во все времена.

Опираясь на руку г-жи де Тарант, я отдавалась всем воспринимаемым мною впечатлениям, пока мы не дошли до конца леса. Мы увидали у наших ног кровли селения, расположенного на берегу Эльбы. Этот новый пейзаж был облит светом/еще более ярким оттого, что он был оттенен с двух сторон темным лесом. Мы казались висевшими в воздухе, тогда как прошли почти три четверти спуска. Совершенно внизу мы нашли лодку, которая перевезла нас в Пирну, где провели ночь, прежде чем возвратиться в Дрезден.

Долина Тарандт очень живописна. Развалины замка представляют хороший наблюдательный пункт, возвышаясь над частью гор и над долинами, усеянными деревнями.

Наши поездки иногда прерывались из-за тревоги, испытываемой мной. Бледность лица моей матери наполняла меня холодом, и, хотя по временам я надеялась привезти ее на родину, я мало успокаивалась и еще более страдала потом.

Я с удовольствием увидалась с принцессой Луизой Прусской; она часто заезжала ко мне и обедала у меня со своим братом принцем Луи, который погиб несколько лет спустя на войне с Францией. Он почти всегда был жертвою обстоятельств и если совершил некоторые проступки, то только потому, что был не на своем месте. У этого принца была возвышенная душа, но, будучи стеснен в своих действиях, он сбился с дороги, и живость характера увлекла его. Горячность и желание отличиться были причиной его смерти.

Я приближаюсь к печальной эпохе моей жизни, к ужасному моменту, когда я потеряла мать.

Мне более нездоровилось, чем обыкновенно. Довольно сильная лихорадка не позволяла мне выходить из комнаты. Мать провела почти весь день около меня. Она была удивительно бледна и по временам впадала в глубокую задумчивость. Я не могла оторвать своих мыслей от нее, и мое сердце содрогалось. Она оставила меня, только чтобы пойти пообедать, и вернулась вечером. Когда пробила половина одиннадцатого, она встала, чтобы проститься со мною, как всегда, нежно поцеловала меня, благословила и удалилась. В одиннадцать часов я послала горничную, обыкновенно укладывавшую ее спать и услуги которой нравились ей. Я с нетерпением ждала горничную, чтобы узнать, успокоилась ли мать. Дети, все спали; г-жа де Тарант молилась перед сном в соседней комнате. Я совсем уже легла.

Вдруг прибегает горничная с расстроенным видом и говорит мне изменившимся голосом:

— Барыня, ваша мать просит вас прийти к ней как можно скорее.

При этих словах я задрожала. Я подумала: «Мать умирает и зовет меня». Я соскочила с кровати, накинула на себя ватный шлафрок и побежала к ней. Какая картина представилась тогда моим глазам! Мать со всеми ужасными признаками паралича сидела на постели. У нее были голые ноги, седая голова была открыта, и глаза изменились. Хотя и умирающая, она протянула ко мне руки; я обняла ее, и голова упала ко мне на грудь; она благословила меня очень трогательно, нежно и торжественно. Бог дал ей на это силы, несмотря на апоплексический удар.

Я не берусь передать, что происходило во мне. Я чувствовала, что силы меня покидают, и мы падали, обнимая друг друга, когда меня вырвали из ее объятий. Муж отвел меня в мою комнату. Я упала на колени перед крестом и долго молилась вслух. Г-жа де Тарант говорила мне потом, как она была тронута словами молитвы, естественно проистекавшими у меня из души. Мой муж был так растроган, что стал на колени рядом со мной.

О смерть! Сколько чувств возбуждаешь ты в нас, какие истины, открываешь ты нам! Ты конец и начало, ты разрушаешь для того, чтобы возродить. Каждая капля крови во мне была проникнута ее ледяным дыханием.

Мать умерла через полчаса после того, как я ушла от нее. Немного раньше она потеряла способность говорить, но у нее осталось еще силы взять руку моего мужа и поднести к своим холодеющим губам. Он принял ее последний вздох. Это право принадлежало ему, как самому верному другу, любящему сыну и опоре ее старости.

Мать часто выражала желание, чтобы ее похоронили в одном из ее имений Калужской губернии, где она родилась. То же самое желание было выражено в найденной после ее смерти записке, написанной ее рукой и адресованной моему мужу. Муж обратился с просьбой к Императору о разрешении исполнить последнюю волю моей матери. Государь очень милостиво согласился и приказал, чтобы заупокойные службы были совершены во всех церквях, мимо которых будет проходить тело покойной.

Устройство всего этого заняло много времени. Пока же гроб с телом покойной поставили в часовню, предназначенную для этого, около католической церкви и кладбища иностранцев. Позаботились, чтобы я не знала, когда эти дорогие для меня останки будут увезены.

Муж был в этом случае для меня, как и во многих других, ангелом-хранителем. Он взял на себя все расходы, хотя они должны были лечь на моего брата, получавшего после матери наследство и жившего недалеко, во Франкфурте-на-Майне. Но муж считал для себя действительным удовольствием позаботиться о моей матери после ее смерти, как он заботился об ней при ее жизни.

Г-жа де Тарант не покидала меня ни днем, ни ночью; ее нежная заботливость обо мне была торжеством дружбы. Печаль лишила меня сна. Каждый вечер в одиннадцать часов я испытывала волнение и страдания, которые могут быть поняты только сыновней любовью. Это продолжалось около двух месяцев. Г-жа де Тарант садилась с книгой около моей кровати и уходила от меня только в четыре часа утра, когда я, совершенно истощенная, впадала в отупение. Она рано вставала, чтобы отправиться молиться за мою мать; такая чувствительная и настоящая заботливость смягчала горечь моего сердца.

В это время случилось одно событие, которого я никогда не забуду. Я сидела одна утром у себя на диване, погруженная в печальную задумчивость. Муж вошел в комнату и сел рядом со мною. Мы некоторое время молчали; его глаза наполнились слезами, и он, рыдая, бросился ко мне, говоря: «Мы оба осиротели, будем же утешать друг друга».