Варвара Головина - Мемуары

Все окружавшее меня не нравилось мне, самый воздух, которым я дышала, казался мне зараженным.

В те вечера, когда не было бала, проводили время в диванной. Диван был обит турецкой розовой материей, затканной серебром, такой же ковер с примесью золота лежал у наших ног. На роскошном столе филигранная курильница распространяла аравийские ароматы. Подавали различные сорта чая. На князе почти всегда было платье, отороченное соболем, бриллиантовая звезда и Андреевская и Георгиевская ленты. На Долгорукой был почти костюм султанши, не доставало только панталон! Г-жа де Витт старалась изо всех сил и играла далеко не подходящую ей роль; м-ль Пашкова, впоследствии в замужестве Ланская 30), жила у княгини Долгорукой, но держалась, насколько возможно, в стороне от всего этого. Я же проводила большую часть вечера за игрой в шахматы с принцем Виртембергским 31)и князем Репниным. Княгиня Долгорукая не расставалась с Потемкиным. Ужин подавался в прекрасной зале; блюда разносили кирасиры, высокого роста, в мундирах с красными воротниками, высоких черных и меховых шапках с плюмажем. Они попарно входили в комнату и напоминали мне стражу, появляющуюся на сцене в трагедиях. Во время обеда знаменитый оркестр вместе с пятидесятые трубами исполнял самые прекрасные симфонии. Дирижером был Сарти 32). Все было великолепно и величественно, но не удовлетворяло меня. Нельзя наслаждаться спокойно, когда нарушаются принципы.

Я не буду входить в описание подробностей событий каждого дня. Это было самое неприятное время моей жизни. Эта нечистая любовь, вызванная тщеславием, вынужденное знакомство с г-жей де Витг, внушавшей мне только презрение и не совсем вежливое чувство жалости: все это противоречило моему сердцу. И я жила только надеждой уехать оттуда.

Однажды вечером я услыхала пушечный выстрел. Мое сердце сильно забилось. Это было извещение о взятии Килии 33); мой муж был невредим. Я была в восхищении и обезумела от радости.

На следующий день я отправилась на Те Deum. После церемонии я подошла к князю, прося его, чтобы он распорядился о возвращении моего мужа. «Я сейчас же пошлю об этом приказ, — сказал он мне, — а вам пришлю копию, чтобы вы знали о приказе». Действительно, едва я успела возвратиться к себе, как мне принесли бумагу, в которой говорилось, что надо как можно скорее отослать графа Головина к жене, даже если он этого не хочет. На следующий день мой муж приехал верхом — расстояние было только сто верст. Я свободно вздохнула. Это было в ноябре, и я решилась подождать Екатеринина дня. Князь готовил великолепный праздник, и я полагала, что мне необходимо на нем присутствовать. Он осыпал меня тысячами проявлений внимательности.

Наступил праздник. Он повез нас на линейках через двухсоттысячную армию, выстроенную по дороге и отдававшую нам честь. Мы спустились в огромную подземную залу, богато убранную. Против очень красивого дивана было нечто вроде галереи с музыкантами. Звук инструментов казался задушенным под землею, но от этого был только прекраснее. Ослепительным ужином закончился вечер. Мы возвратились в тех же экипажах мимо тех же рядов армии. Раздавался беглый ружейный огонь; горящие бочки со смолой освещали нам путь. Зрелище было красиво и величественно, но мне было приятно вернуться домой.

На следующий день я послала за генералом Рахмановым, который меня очень любил; я просила его обратиться с просьбой к Потемкину, фаворитом которого он был, чтобы князь дал полугодовой отпуск моему мужу. Он ответил мне, что князю было бы приятнее, если бы я письменно обратилась к нему. Я настаивала на том, чтобы он просто исполнил мое поручение, говоря, что я увижу потом, как мне будет нужно поступить. Он вернулся с ответом, что князь умоляет меня написать ему несколько слов, чтобы он мог выразить те чувства дружбы и уважения, которые он ко мне питает. Я намарала быстро небольшую записку, стараясь быть как можно любезней, и передала ее Рахманову, который взялся вручить ее князю и принес мне самый предупредительный, почти трогательный ответ. Он есть у меня и сейчас.

Я занялась приготовлениями к путешествию с возможно большей энергией. Мой отъезд огорчал Потемкина. Княгиня Долгорукая тоже была расстроена: ей было неприлично одной оставаться в армии. Накануне отъезда я пошла проститься к князю и поблагодарить его за внимание. Я уехала вместе с мужем, очень довольная тем, что мне удалось избавиться от образа жизни, который мне совсем не подходил.

Я вернулась в январе месяце прямо к моей матери, очень обрадованная свиданием с ней. Мой дядя и свекровь приняли меня очень нежно; моя дочь пользовалась великолепным здоровьем и испытывала невыразимую радость.

Несколько дней спустя я отправилась во дворец и была очень милостиво принята Государыней и Великой Княгиней. Я сохранила все свои преимущества в посещении собраний Эрмитажа и возвратилась к своему прежнему образу жизни.

Княгиня Долгорукая возвратилась в феврале, а князь Потемкин в марте. Крепость Измаил была взята приступом 34), и кампания была окончена. Князь давал при Дворе и в городе праздники, один другого прекрасней, но ни один из них не был таким изысканным и новым, как праздник в Таврическом дворце. Он был устроен в огромной молдавской зале, где двойной ряд колонн почти составлял круг. Два портика разделяли его посредине, и между ними был зимний сад, великолепно освещенный скрытыми лампами. Там было много деревьев и цветов. Главный свет падал с круглого потолка, посередине которого находился вензель Императрицы, сделанный из стразов. Этот вензель был освещен скрытым источником света и ослепительно блистал.

Кадриль по крайней мере в пятьдесят пар открыла бал. Здесь находилось все, что было лучшего в столице. Присутствие Императрицы немало содействовало очаровательности праздника 35).

Князь Потемкин пробыл в Петербурге только два месяца. Он разрешил моему мужу остаться в Петербурге до начала кампании. Надеялись на мир. Я ужинала с князем накануне его отъезда у его племянницы, г-жи Потемкиной, теперь княгини Юсуповой 36). Он очень трогательно простился со мной, постоянно повторяя, что он никогда не забудет меня, и настойчиво просил меня вспоминать о нем и пожалеть его, так как он скоро умрет. У него было вполне определенное предчувствие. Он захворал, приехав в Яссы, и умер 37)через несколько дней в долине, куда он приказал себя отнести.

В это время мой муж уже с месяц был в армии. Императрица послала князя Безбородко, чтобы заключить мир. Ни один офицер не мог, конечно, отлучиться, но я решилась написать ему просьбу об отпуске моего мужа. Он согласился. Спустя немного времени был заключен мир. Но скоро началась война с Польшей 38). Муж должен был отправиться в армию, и я с ним. Моя мать и свекровь были очень огорчены этой новой разлукой, которая и меня очень беспокоила, как вдруг однажды пришел граф Марков и сказал мне, что Императрица занята составлением Двора для своего внука, Великого Князя Александра, и что мой муж будет назначен маршалом.