Ричард Фрай - Наследие Ирана

Точно определить хронологические координаты нашего изложения так же трудно, как и географические рамки. Основная часть книги посвящена Ахеменидам, парфянским Аршакидам и Сасанидам — периоду от VI в. до н. э. до VI в. н. э. Однако для того чтобы правильно понять эпоху Ахеменидов, необходимо исследовать историю их предшественников — мидян, и даже народов, выступивших на историческую арену еще раньше. Не выходят за рамки нашей работы и вопросы этногенеза, заставляющие углубиться в очень отдаленные эпохи. Объяснения требует верхний предел изложения, избранный нами, — десятый век н. э.

Распространение ислама имело, несомненно, огромное значение не только для Ирана, но и для всего Ближнего Востока. История этой части земного шара может быть разделена на два периода — доисламский и мусульманский. С влиянием ислама на страны, лежащие между Средиземным морем и рекой Инд, не могут сравниться ни завоевания Александра Великого, результатом которых был эллинизм III—II вв. до н. з., ни проникновение культуры Запада в наши дни. Однако не следует считать арабское завоевание VII в. концом древнеиранского периода. До тех пор, пока ислам оставался всего лишь религией арабов, Иран не был покорен исламом. Только в десятом веке, когда мы находим новоперсидскую литературу, пользующуюся арабским письмом, которая, пожалуй, больше чем все другое способствовала проникновению древних иранских традиций в культуру ислама, можно говорить о начале новой эры, ибо новоперсидская литература не только персидская, но, что более поразительно, также и мусульманская. Начиная с этого времени Иран прочно становится мусульманским, и все восстания или сепаратистские движения, возникавшие в халифате, которые удобства ради неправильно определяют как проявление «иранского национализма», проходили под флагом ислама. Династии мелких властителей в Иране были в известном смысле скорее рьяными поборниками ислама, чем персидскими патриотами, врагами мусульманства, как их нередко характеризуют. Освободив ислам от ограничений, налагавшихся на него привязанностью только к арабскому языку и к бедуинским традициям арабов, персы действительно много сделали для того, чтобы превратить ислам в мировую религию, и, таким образом, способствовали его сохранению и распространению. Именно поэтому кажется оправданным относить к истории древнего Ирана период вплоть до десятого века н. э., когда начинается история мусульманского Ирана. Такая периодизация не противоречит истории арабов в Иране в седьмом—десятом веках нашей эры, что является совершенно особой темой.

Сформулированная точка зрения расходится с мнением одного знаменитого современного перса, согласно которому для арабов история начинается с ислама, а для персов с приходом ислама она кончается. Хотя и принято считать, что многие обобщения такого рода несут в себе крупицу истины, данное мнение, мне кажется, порождено скорее национализмом XX века, нежели детальным анализом фактического материала; если говорить об историографии, то именно X век — это время больших перемен для Ирана.

Можно было бы привести веские доводы в пользу того, что до ислама у иранцев не существовало хронологической истории, какую мы знаем у греков или у мусульманских авторов. Но здесь не место затрагивать более широкие проблемы, разбирать различия и перемены в системах взглядов на мир (Weltanschauung) у разных народов. Часть ученых предполагает коренные различия между «циклической» теорией исторического процесса у индоевропейских народов и «линейной» теорией у народов семитических. Другие исследователи подчеркивают крупные перемены, происходившие в представлениях данного общества, особенно в его понимании исторических процессов, о которых здесь пойдет речь. Таковы, например, последствия столкновения веры в мессию, или спасителя, со старой традицией, опиравшейся на откровение (Ближний Восток) или на логическое умозаключение (у греков). Ведь, как учит христианство, появлением мессии могла либо начинаться, либо завершаться история для данного общества. Нельзя считать эти вопросы маловажными и неинтересными; они связаны с исследованием истории и историографии домусульманского Ирана настолько, что мы их не можем обходить. Более того, они относятся к числу тех основных положений, на которых зиждется наше построение истории древнего Ирана. Следует все время учитывать, что самый подход к истории на древнем Востоке существенно отличался от нашего. То, что мы воспринимаем как легенды и мифы, составляло часть религиозных воззрений и трактовалось как действительно «реальное», достоверное, в совершенно ином значении, чем для нас. Не нужно забывать, что сколь бы близкими и похожими на нынешние ни казались нам иные века и общества, оценка событий и подход к истории у древних заметно отличались от наших.

Многие народы Востока, в том числе иранцы и индийцы, гораздо больше интересовались религией, чем историей, об этом свидетельствуют сохранившиеся письменные памятники древнего Ирана и Индии. Я думаю, что религия не имеет отношения к «истине», ни к универсальной «логической» истине типа «дважды два — четыре», ни даже к «природной» истине, как, к примеру, физическая, поддающаяся наблюдению характеристика книги, которую вы держите в руках. Религия — это скорее акт убеждения или веры группы людей на протяжении определенного исторического периода, и поэтому религия гораздо труднее поддается анализу или даже изучению, чем установленные человеком «истины». Это следует учитывать при изучении текстов и иных источников по истории Ирана и Индии.

Можно ли доверять этим источникам вообще и что они собой представляют? Характер и ценность наших источников меняются со временем, как и наши методы их интерпретации. Мне кажется, например, что, по мере того как появляются новые письменные памятники, они не только сообщают нам новые факты, но и заставляют заново оценить значение памятников материальной культуры, искусства и архитектуры, раскопанных археологами. Письменные источники служат как бы каркасом, на котором монтируется все остальное. С появлением письменных памятников теряет свое прежнее исключительное значение керамика, служившая для дописьменной эпохи основным источником сведений о волнах нашествий новых народов. Точно так же и реконструкции, добытые методами сравнительной филологии, могут утратить по крайней мере часть своей предполагаемой культурной и историко-социальной ценности, когда с открытием новых текстов обнаруживаются непредвиденные изменения в семантике отдельных слов. Так меняется относительная ценность наших источников. Увеличение количества письменных памятников, естественно, не только снижает значение археологических материалов, но и способствует дальнейшей дифференциации таких дисциплин, как история искусства, архитектуры и нумизматика. Методы работы историка должны изменяться вместе с эволюцией орудий исследования. Монета, увековечившая победу Карла Великого над саксами, имеет, несомненно,