Нельсон Дибвойз - Политическая история Парфии

В то самое время, когда происходили такие изменения на торговых путях, интерес Рима к Востоку становился и значительнее, и шире, что ясно отражено в произведениях поэтов. Выше уже были приведены многочисленные исторические ссылки, поскольку некоторые из этих писателей занимали в обществе такое положение, которое позволяло им получать информацию из первых рук, причем большинство из них были современниками упоминаемых ими событий. Еще более важным, чем сообщаемые ими сведения, является тот факт, что эти поэты отражают ход мыслей и интересов современного им Рима. В их произведениях мы можем ожидать обнаружение свидетельств роста римского интереса к Востоку, а поскольку многие из поэм датируются по приведенным в них данным, то у нас есть возможность более четко проследить его развитие.

Контакт Суллы с Парфией был эфемерным. Он понятия не имел о будущем этих "варваров" или даже об их истинной силе в его собственное время [10]. Цицерон до своего наместничества в Киликии называл "персов" (парфян) наиболее мирным народом [11]. Красс начал говорить о Бактрии, Индии и Внешнем море [12]еще до того, как отправился на завоевание Востока, однако у него было мало информации о неприятеле. Вера в непобедимость римских легионов оставалась непоколебимой; продемонстрировать эффективность конных лучников и тяжеловооруженной кавалерии против пеших войск предстояло парфянам. Несомненно, разгрому при Каррах нашлось много оправданий, но, в любом случае, его было недостаточно, чтобы общество сразу же осознало, что на восточном горизонте появилась новая сила. Очевидно, лишь немногие поняли тогда истинное положение вещей.

Цицерон, наместник Киликии, расположенной на самом краю территории, находившейся под угрозой, до некоторой степени имел представление об опасности, исходящей из-за Евфрата. Когда парфянская кавалерия стояла на самом пороге Сирии, его мольбы о присылке дополнительных войск не вызвали большого беспокойства в Риме. Рейды закончились, и никаких действий не было предпринято; но серьезность, с которой Помпей после Фарсальской битвы рассматривал возможность своего выступления на стороне Парфии против Рима, показывает, что по крайней мере римские военные следили за ситуацией на Востоке. Тщательные приготовления, проведенные Цезарем, включая подготовку 16 легионов и 6000 всадников, ясно показывают, что он понимал всю сложность стоявшей перед ним задачи. Впрочем, все же очень сомнительно, чтобы для рядового жителя Рима Парфия значила нечто больше, чем просто название. Поэтому пробуждение оказалось неожиданным и весьма болезненным.

В 40 г. н. э. парфянские силы под совместным командованием парфянского царевича Пакора и римлянина Лабиена вторглись прямо в самое сердце римского Востока. Провинции Азия, Памфилия, Киликия и Сирия были захвачены парфянами; вплоть до Петры на юге слово Парфии стало законом. В течение двух лет эта обширная территория, столь важная для римской торговли и индустрии удовольствий, оказалась оккупированной парфянами. Да и сам факт, что иноземцы завладели карийским и, вероятно, ионийским побережьями, был более чем неприятным, поскольку в прибрежных городах этих областей римские официальные лица обычно высаживались на пути следования к месту своего назначения в восточных провинциях. В самом Риме проживало много людей, которые происходили из этой части мира или вели там свои дела. Не успели победы Вентидия вытеснить захватчиков за Евфрат, как парфяне чуть не истребили еще одну армию, на этот раз под командованием Антония. Эффект был молниеносным. Модные словечки и фразы о Востоке стали общим достоянием и вертелись у всех на языке. Случайные ссылки по этому поводу могут быть обнаружены уже у Лукреция [13]и в первых поэмах Вергилия [14]. После парфянского вторжения в Сирию количество таких материалов существенно возрастает. "Эклоги" Вергилия [15], а позднее его "Георгики" [16]и "Энеида" [17]изобилуют упоминаниями о Парфии, Мидии, Бактрии и далекой Индии. "Парфянский лук", "ложное отступление", "смертоносный выстрел с оборотом назад", "армянский тигр", "гирканская собака", "ассирийские красители и пряности", "индийская или ассирийская слоновая кость", "негостеприимный Кавказ", "прохладный Тигр", "широкий Евфрат", "прекрасный Ганг", "индийский Гидасп", "шерсть Серов" - все эти и многие другие выражения и эпитеты стали шаблонными и еще долго жили в литературе, тогда как события, вызвавшие их появление, стали уже древней историей. Эпические поэмы и пьесы [18]писались с привлечением парфянских реалий. Гораций проявлял большой интерес к Востоку [19], особенно в связи с планировавшейся экспедицией Тиберия и возвращением захваченных парфянами боевых знамен [20]. Множество намеков на восточную экспедицию по распоряжению Августа содержится у Проперция [21]. Овидий не только продолжал более раннюю литературную традицию [22], но и продемонстрировал большой интерес к экспедиции Гая в Армению [23]. Часто встречающиеся упоминания гирканских собак в работе Граттия об этих животных показывают, что они не были легендой, а действительно существовали [24]. Сенека [25]и Лукан [26]все еще используют стандартные фразы; у Силия Италика [27]также в основном повторяются избитые клише. С другой стороны, произведения Стация, близкого друга секретаря Домициана Абасканция, изобилуют ссылками, которые показывают хорошую информированность их автора о событиях на Востоке [28]. Марциал также приводит многочисленные исторические сведения, касающиеся Востока [29], в поэмах Ювенала есть ясные свидетельства об изменении отношения к восточному провинциалу после прихода к власти Адриана [30]. "На бедрах носят кони тавро, огня помету, парфян же распознаешь ты сразу по тиарам", - так сказано одним из авторов "Анакреонтики" примерно в это же время [31].

В последующие столетия упоминания о Востоке становятся все более и более стереотипными. Тертуллиан [32], Филострат, сын Нервиана [33], М. Минуций Феликс (?) [34], Оппиан [35]- все те, кто, вероятно, жил в парфянский период, продолжают эту традицию. Более поздние авторы [36]все еще следуют ей или же цитируют ныне утраченные произведения [37]. Даже такие христианские авторы, как Иероним, все еще помнят парфян [38].

Когда Рим вступил в конфронтацию с новыми и более энергичными противниками - Сасанидами, парфян стали иногда, хотя и не всегда, путать с ними. Примеры как подобной путаницы, так и правильной идентификации могут быть найдены у Клавдиана, в сочинениях которого вновь появляется традиционная лексика: "Аракс", "гирканский тигр", "мидийцы", "индийцы" и др. [39]Даже у Боэция [40]и в "Латинской антологии" (Anthologia Latina) [41]эта традиция была все еще жива; через посредство классических авторов она попала в английскую литературу [42].